Сошина сама позвонила мне в половине восьмого вечера. К этому времени я успел собрать достаточную информацию для работы с ней. Там не было ее привычек, но отмечались ее профессиональные навыки. Этот пакет контрольной информации, включавший в себя ее семейное положение (она была не замужем), позволил мне составить более или менее полное представление об этой тридцатилетней женщине и вести с ней равный, с небольшим креном в мою сторону, диалог. «Завтра в десять тридцать вас устроит?» — «Да», — ответил я. «До встречи», — попрощалась она со мной. Снова отметив время, я отказался выкинуть шутку и явиться к ней через три часа — в десять тридцать вечера, набрав на пульте домофона номер ее квартиры.
Я был в предвкушении встречи с судьей — не бог весть какое событие, но оно могло стать ключевым в моем частном расследовании. Но до того мне необходимо было повидаться с Пронырой. Кажется, он нашел для меня кое-какую информацию.
Так и оказалось. На столе перед Пронырой лежала стопка писчей бумаги. И он, демонстративно перебрав листы большим пальцем, словно намекая на шелест бумажных купюр, с места в карьер заявил:
— Вот что я нарыл для тебя. Единственный человек по фамилии Перевозчиков, так или иначе привязанный к ключевым словам — дебаркадер, лодочная станция, баркас — был убит на набережной в Самаре, спуск Осипенко, в 1996 году.
Я присвистнул:
— Ты глубоко копнул… Убийцу нашли?
— Одного нашли. Их было двое.
— Версия убийства?
— Передел в предпринимательской среде. По неофициальным данным — он отказался от протекции местной преступной группировки. 90-е — они хоть и лихие, но за отказ от крыши из автомата не расстреливают.
— Его расстреляли из автомата?
— Да. И вот как это было.