Умный выстрел

– У тебя неумная фантазия.

– Я видел много постельных сцен и прелюдий к ним, много-много лжи, лицемерия и лишь каплю угрызения совести. Моя «фантазия», как ты это назвал, носит другое имя: прецедент. В моей памяти хранятся шаблоны, мне лишь остается подставить имена и образы. Я долго вырезал эти шаблоны, и теперь они мне облегчают жизнь.

– Я бы не променял свою «тяжелую» жизнь на твою легкую. Еще версии есть?

– Да. Изредка Аннинская ездила в Тверь одна, там она и завела роман с Михайловым. А дальше у Михайлова родился план перевозки наркотиков из Твери в Москву в машине Аннинского. В общем и целом сам он сильно рисковал, исполняя роль перевозчика. По сути дела, он шантажировал Аннинскую, грозя рассказать про их связь Аннинскому. Она могла парировать: «Тогда Виталий узнает о наркотрафике». Михайлов мог ответить: «А также о твоей измене».

– Меня радует то, что в этой версии нет судьи.

– Почему же? Две женщины и один мужчина – любовный треугольник. Михайлов охладел к Сошиной, и она находит причину разрыва отношений в сопернице. Она является к ней, чтобы объясниться, в разгар ссоры появляется Аннинский и вступается за жену, Сошина спускает курок ружья, не мешкая звонит Михайлову: «Срочно к Аннинским!» – «Что ты наделала, дура?!» Он приезжает первым и в качестве чистильщика. Запугивает Аннинскую и дает ей инструкции относительно Сергунина. Думаю, в тот момент он уже определился с человеком, которого собрался подставить. В этой версии тесно переплетены любовь, измена, преступление. Если откинуть на сито измену и преступление, то останется любовь. Представь себе Сошину – нескладная и зажатая. И тут же рядом с ней – красавца-мужчину. Рост под два метра, спортивное телосложение, врожденная или удачно приобретенная обходительность. Пара комплиментов, букет роз, вечер в ресторане, и сердце Сошиной растеклось в красивом фантике. С этого момента она готова на все, лишь бы удержать любовника при себе. Она выполняет одну его просьбу, другую, и вот она уже на крючке. А он, сделав свое дело, отвалил от нее к другой. И та тоже перевоплотилась. Помню, я спросил у Аннинского: «В вашем шалаше с новой силой забил источник молодости?» Анну было не узнать. Не буду перечислять все детали, скажу лишь одно: она стала больше любить себя.

– Это просто версии.

– Конечно, – подтвердил я. – Я перебрал все, мне предстоит остановиться на одной.

– Или выдвинуть еще одну, – сказал Гутман – ну вылитый Иммануил Кант, «разрушивший пять доказательств бытия Бога, а потом, словно в насмешку, создавший шестое доказательство». И – как будто испарился. А вместе с ним и его дьявольская свита. Только ветерок поднял с пола и закружил белую визитку с контактным номером Гутмана…

Я вышел на свежий воздух. В этом тупике можно было встретить кого угодно – начиная с чиновника кремлевской администрации и заканчивая бомжем. В этом я убедился, наткнувшись на грязного и небритого типа лет пятидесяти.

– Это что за место? – спросил я его. – Только не говори, что это Новая Константиновка.

– Нет, это Старая Бинарадка, – хрипло рассмеялся бомж.

И я искренне позавидовал этому бесстрашному человеку.

Из тупика я вышел на Куркинское шоссе и наконец-то определил свое местоположение: я в Новобутаково, что на северо-западе столицы, 74-й километр МКАД. Я поймал такси и уже через сорок минут оказался на АЗС «Ромашка». Поглядеть, как я сажусь на свой байк (он так и остался стоять возле компрессора для подкачки колес), вышла заведующая.

– Где вы так долго пропадали? – спросила она.

– Срочный вызов на травматическое оскопление, – ответил я.

– Судя по машине, на которой вас увезли, ваш клиент – большая шишка.

– Да, пришлось повозиться.

Под конец этого дня я невольно припомнил слово «намаяться». Устаревшее словцо, но оно точно характеризовало мое состояние под вечер: я настрадался, намучился, занимаясь утомительной работой; помимо прочего я испытывал тоску. Спиртное только усугубило мое состояние. И хотя уснул я быстро, зато просыпался долго и мучительно, наверное, потому, что боль в голове была тупой и ноющей. Была бы она острой, я бы проснулся моментально… Я еще не открыл глаза, но сообразил, что нахожусь в спортзале и в руках у меня – тяжеленные гантели, и я никак не могу их поднять.

Я силился вспомнить, что мне снилось. Для меня это было важно. Не вспомнить – это все равно что не поднять какую-то вещь, которую ты уронил: зажигалку, степлер со стола, монетку из кармана…

Наконец я вспомнил: мне снился чертов дебаркадер. Я на его борту в качестве пленника, и туда меня домчала быстрая, как ветер, смоляная «Ауди» с Гутманом за рулем. Он поворачивает ко мне голову, услужливо улыбается и говорит: «Приехали, Павел Ильич». Нажимает какую-то кнопку на панели приборов, и пол подо мной проваливается. Я падаю, падаю, падаю… Забвение. Короткое, но все же забвение, утрата. Открываю глаза и вижу луну. Я пялюсь на нее бесконечно долго – минуту или две, столько времени мне требуется, чтобы прогнать иллюзию: то, что я принял за луну, оказалось иллюминатором. И за этим круглым окошком висит утренняя пелена тумана.