Умный дикобраз

Оделся я быстро и выскочил на палубу. Ветер северный дует, а я холода не замечаю.

Улов из трала вывалили: камбалы, морские звёзды, крабы копошатся на палубе.

Кок в корзину рыбу отбирает для камбуза, а я тоже в ракушках копаюсь, ищу осьминога.

Наконец нашёл. Большой, жёлтый. Наверное, дно здесь песчаное, потому что осьминог окраску от грунта меняет, чтобы его не видно было. Глаза у него как у кошки, зрачки длинные, смотрит на меня в упор. Я его ногой пнул, он глаза закрыл и стал красный. Разозлился, наверное.

Взял я его в руки и понёс в каюту. Тяжёлый он, но без воды слабый совсем, висит как тряпка, щупальцами мои руки обвил, присосался к тельняшке.

Принёс я его в каюту, в ящик посадил, а сам побежал за морской водой. Взял ведро на камбузе, набрал воды, открыл крышку, хотел в ящик налить воды — а ящик пустой!

Что такое? Сначала даже не поверил, ощупал весь ящик внутри, — может, в угол забился? Нет, нигде нет осьминога.

Расстроился я совсем. Не мог же он из каюты уползти!

Стал я осьминога искать в каюте, смотрю: мокрый след, как будто тряпкой по полу провели, ведёт прямо под койку. Заглянул я под койку, а там осьминог лежит. Вытащил я его оттуда и посадил в ящик, закрыл крышкой, а на крышку сверху положил сапоги на всякий случай.

Стал я после этого за осьминогом следить, чтобы не выполз из ящика. Всё равно не уследил. Приподнял он крышку, из ящика вылез и в угол забился, где электрическая грелка стоит, обогревает каюту.

Когда я с вахты пришёл, осьминог был уже мёртвый: кожа на нём от тепла высохла.

Так и не довёз его до дому.

Колюшка-храбрюшка

В отлив море ушло, и на берегу осталось много лужиц, маленьких и больших.

Сел я около большой лужи и стал караулить, потому что некоторые рыбы не успевают в море уплыть, притаятся на дне и ждут прилива.

В луже было темно и ничего не видно, только по камням карабкались водяные паучки.

Я уже хотел уходить, и тут воду прорезал солнечный луч. И затолклись, заплясали в этом луче не то мошки, не то пылинки. Это была стайка рыбок, только совсем маленьких — мальков.

Я разглядел у них головку и хвост. Мальки ловили водяных блох, а у некоторых и рта ещё не было, они просто так плавали. Для них эта лужа — целое море.

Сорвал я прутик и хотел прогнать мальков, и вдруг — я даже не заметил откуда — выскочила рыбёшка, сама с мизинец, на спине у неё острые колючки торчат, и ну трепать мой прутик. То с одной стороны заплывёт, колючкой его уколет, то куснёт ртом, а у самой от злости глаза горят синими огоньками. Растрепала весь прутик, стал он как кисточка для клея, а сама спряталась под камень и оттуда смотрит, помахивает плавничками — попробуй мальков тронь!

Мальков ловить я не стал, а то колюшка всю руку исколет, она и большой трески не боится, бросается в драку.

И совсем она не колюшка, а храбрюшка.

Михаил

На одном корабле жил ручной медведь Михаил.

Как-то раз корабль пришёл из долгого плавания во Владивосток. Все матросы стали сходить на берег, и Михаил с ними. Хотели его не пустить, заперли в каюте — он стал дверь царапать и страшно реветь, так, что на берегу слышно.

Выпустили Михаила и дали ему железную бочку катать по палубе, а он её в воду швырнул: не хочет играть, на берег хочет.

Дали ему лимон. Михаил его раскусил и страшную рожу скорчил; поглядел на всех недоуменно и рявкнул — обманули!

На берег Михаила капитан не хотел пускать, потому что был такой случай.

Играли на берегу в футбол с матросами другого корабля. Михаил сначала спокойно стоял, смотрел, только лапу кусал от нетерпения, а потом не выдержал, как зарычит, как кинется на поле! Всех игроков разогнал и стал гонять мяч. Лапой как зацепит, как зацепит! А потом ещё как зацепит, мяч только — пук! И лопнул. Как же его после этого пускать на берег?

И не пустить нельзя, такая громадина: пока маленький был — шарик, а вырос — целый шар. Катались на нём верхом, он даже не приседает. Силища такая, что начнут матросы канат тянуть — все, сколько есть, а Михаил с другого конца потянет — матросы на палубу падают.

Решили пустить Михаила на берег, только с ошейником, и внимательно смотреть, чтобы собака не встретилась, а то вырвется и за ней побежит.

Надели на Михаила кожаный ошейник. Боцман Клименко, самый сильный на корабле, намотал ремешок на руку, и пошёл Михаил с матросами в краеведческий музей.

Пришли в музей, купили билеты, а Михаила привязали около входа, в садике, за чугунную пушку, уж её-то он с места не сдвинет.

Ползала в музее обошли, прибегает директор:

— Уберите своего медведя! Он никого не пускает!

Побежал Клименко на улицу, смотрит: стоит Михаил в дверях, на шее обрывок ремешка болтается, и никого в музей не пускает.

Людей целая толпа собралась.

Это Михаил на корабле привык взятки брать. Как матросы сойдут на берег, он ждёт у трапа; матросы знали: идёшь с берега — обязательно надо Михаилу конфету дать, тогда пропустит на корабль. Без конфеты лучше не показывайся — прижмёт, не пустит. Клименко разозлился, закричал на Михаила:

— Как тебе не стыдно, обжора!