Умница

Они ушли, а Нина сидела в оцепенении, переваривая услышанное. Все правильно, она уродина. Она подошла к зеркалу, осмотрела свои колени. На тощих, непропорционально длинных ногах они выглядели какими-то чужими, огромными. Действительно, ужас. По дороге домой Нина забросила ракетку в первый попавшийся мусорный бак, а дома, ничего не объясняя, заявила, что в теннис больше играть не будет.

И не играла – лет десять. Но уже после окончания института, случайно оказавшись возле стадиона, услышала из-за зеленой изгороди стук мячей, голоса. Повинуясь внезапному желанию, зашла, взяла напрокат ракетку, постучала у стенки. С тех пор Нина приходила на корт регулярно, играла с незнакомыми людьми. Оказалось, что рука и тело не забыли уроков тенниса, полученных в школьные годы. Со времени детской угловатости ее фигура выправилась, и теперь никто не стал бы смеяться над ее коленями. То один, то другой мужчина пытался завести с ней знакомство, но, натолкнувшись на глухую стену, отходил в сторону. Однако в игру ее брали охотно, потому что играла она хорошо – серьезно, сосредоточенно, напористо. По-мужски.

Когда Нина окончила школу, в стране свирепствовала реформа. Отец говорил: «Нинок, честное слово, не знаю, что тебе посоветовать. В прежнее время я бы сказал: иди в науку, у тебя для этого все способности, только кому теперь нужна наука?»

Нина подала документы в финансовый институт, где был огромный конкурс, и поступила – без всякого блата или взяток.

Учеба давалась ей шутя. Ее проблемы лежали совсем в другой области. Дело в том, что у нее никого не было. Еще ни один представитель мужского пола не приглашал ее хотя бы погулять, не говоря уже о большем. А сверстницы тем временем вовсю крутили романы, выходили замуж, а особо передовые успели даже развестись. Мама, которая была в курсе ее проблем, успокаивала: «Не переживай, Нинуся, все у тебя будет. Не спеши, всему свое время». Нина не спешила, только вот ее время никак не наступало.

Она уже не была дурнушкой, как в школе, но в душе оставалась все тем же кузнечиком с некрасивыми коленками, и, видно, молодые люди это чувствовали и сторонились ее. К тому же она была умной, умнее всех этих незрелых кавалеров, а это никому не нравилось.

На четвертый год ее учебы в институте все в ее жизни изменилось. Умерла мама. Это был рак, запущенный, неоперабельный. Все кончилось за несколько месяцев. Родители оберегали Нину, скрывали от нее правду, мама запрещала навещать ее в больнице до тех пор, пока не пришла пора прощаться. Увидев на больничной койке исхудавшую женщину с серым, изможденным лицом, Нина в первый момент не признала ее. Только глаза были прежние, мамины.

Мама взяла ее руку в свою – восковую, прозрачную, – и улыбнулась. Улыбка тоже была прежней. «Ну как ты, доченька?» Нина заплакала. «Не плачь, милая, – сказала мама. – Будь умницей, не плачь». Но у нее самой по щеке на подушку скатилась слеза. «Видишь, какая у тебя бестолковая мама – бросает тебя, а ты еще такая маленькая. Некому будет тебе помочь, подсказать, все надо будет самой… Прости меня, родная». Нина, зарыдав, прижалась к ее груди.

«Не плачь. – Мама слабыми руками отстранила ее. – Ну, уймись, послушай меня. Доченька, обещай мне две вещи. Обещай, что не оставишь папу. Ты нужна ему. Обещаешь?» Нина кивала сквозь слезы. «И еще. – Мама погладила ее по мокрой щеке. – Нинуся, роди мне внучку. Можно и внука, но лучше внучку. Постарайся, хорошо?»

Мама никогда не жаловалась на здоровье, и, когда ее не стало, Нина долго не могла это осознать. Казалось, вот она придет с занятий домой – и услышит, как мама, проверяя контрольные студентов, напевает из своего любимого Джо Дассена: «Et si tu n'existais pas, Dis-moi pourquoi j'existerais…» Но слышала она только кашель отца на кухне, где тот целыми днями сидел, курил и пил в одиночестве. Он тогда был без работы. Они не говорили о маме – что тут скажешь? – но каждый чувствовал боль другого и мучился за двоих.

Так прошло с полгода. А потом она вышла замуж за Диму. Дима был самый невзрачный из пятерых ребят в ее группе – небольшого роста, прыщавый, тихий. Хорошего у него была только фамилия: Шувалов. Услышав ее на первом курсе, Нина, которая тогда зачитывалась русской историей, подумала: «Вот бы у меня была такая, графская!» Ее собственная фамилия звучала совсем не по-графски и просто смешно: Кисель. Нина ее стеснялась. Когда она спросила отца, откуда у них такая фамилия, тот сказал, что его прадед был из немцев и фамилия его была Кессель, а уж потом ее переделали писари. Было это правдой или нет, она не поняла; отец был человеком с юмором, мог и придумать.