Умм, или Исида среди Неспасенных

На противоположной стороне улицы ко мне присоединился Зеб. Его воротник остался в кулаке негостеприимного джентльмена (который все еще загораживал собой вход в кинотеатр, сложив на груди руки-бревна). Кое-кто из прохожих бросал на нас недоуменные взгляды.

– Цела? – спросил Зеб.

– Достоинство слегка пострадало, – сообщила я, расправляя куртку. – Но других повреждений нет. Сам-то как?

– Нормалек, – отозвался Зеб, повел плечами и одернул свитер.

– Ну и ладно. – Я поправила шляпу. – Не мешало бы чаю выпить; что скажешь?

– Чаю. Ага. Точняк. Кафе. Вон.

***

Королевский оперный театр «Ковент-Гарден» тоже не дал нам никакой полезной информации, правда, отказ был облечен в более вежливую и элегантную форму.

– Видимо, солистов целесообразнее искать в других местах, – сказал молодой человек, которого вызвала кассирша.

Он был обходителен и хорошо одет; единственное, что ему мешало, – это волосы: они беспрерывно спадали на лицо и закрывали правый глаз, а рука без устали откидывала их назад. Еще мне показалось немного странным, что в разговоре работник оперного театра цедит сквозь зубы и почти не разжимает губ.

– Понятно, – сказала я.

Обстановка решительным образом отличалась от той, какая встретила нас в порнографическом кинотеатре, менее чем в миле от этого места, хотя обилие позолоты и ярких, резких цветов навевало похожие, только более помпезные чувства.

– Но вы хотя бы слышали это имя? Мораг Умм, всемирно известная исполнительница баритонной музыки?

– Баритон, – произнес юноша, откидывая назад светлые волосы и задумчиво глядя на главную люстру под высоким потолком. – Баритон… – Он поджал губы. – Это где-то в Ирландии, что ли?

– Это род виолы да гамба, – холодно пояснила я. – С дополнительным набором симпатических струн.

– Да-да, – процедил молодой человек, как по принуждению. – Да-да. Пожалуй, когда-то я видел афишу концерта…

– Солировала наверняка моя двоюродная сестра, – сказала я.

Хм. – Сложив руки на груди, он прикрыл рот ладонью. – К сожалению, больше ничем помочь не могу. Не представляю, что побудило вашу родственницу написать письмо на нашем фирменном бланке, но в принципе канцелярские принадлежности у нас не убираются в сейф, а поскольку сейчас везде есть ксероксы и прочее… – Он улыбнулся и склонил голову набок. Волосы накрыли глаз. Рука в очередной раз откинула их назад.

– Понятно, – сказала я. – Жаль, конечно, но все равно спасибо.

Я пошарила в кармане куртки.

– Не стоит благодарности, – улыбнулся он и уже повернулся, чтобы уйти. Волосы опять закрыли глаз.

– Постойте; это вам на память, – сказала я и вручила ему заколку-«невидимку».

***

– Ну и ну, – заговорила я, – странно это.

Мы с братом Зебедием стояли на открытой террасе «Ройял-фестивал-холла», обдуваемые легким, но неугомонным речным ветерком, прямо над широкой серой спиной Темзы. Перед нами, покачиваясь на волнах, отраженных от чужих бортов, сновали прогулочные катера; иллюминаторы ловили солнечных зайчиков.

– Ага.

Сложив руки на груди, я прислонилась спиной к ограждению. Удрученное лицо Зеба уже подергивалось от легкого тика.

– Но я же своими глазами видела афишу! – клятвенно заверила я.

– Ага.

Для служащих «Ройял-фестивал-холла» имя кузины Мораг тоже оказалось пустым звуком; никакого концерта она там не давала, но ведь на афише, красовавшейся, с благословения дедушки, у нас в Верхне-Пасхальном Закланье, прямо в холле особняка, было черным по белому напечатано: вторник, 16 февраля 1993 года, начало в 20 часов (если, конечно, мне не изменяла память, которая до сих пор меня не подводила).

Подобревшая к нам, хотя и не сразу, женщина-администратор не задумываясь заявила, что на этой сцене концертного комплекса вообще никогда не проводились сольные концерты баритонной музыки, но, по крайней мере, я убедилась в существовании такого инструмента, а то меня уже терзали сомнения. Наша собеседница, одетая в шерстяной кардиган, подтянутая, аккуратно причесанная, уверенная в себе, демонстрировала память не хуже моей, и это значило, что одна из нас ошибается. Я умолила ее поднять документы. Любезная дама предложила нам подождать в баре, а сама удалилась в дирекцию и через некоторое время вернулась с толстой потрепанной папкой, которую она называла репертуарным планом: там содержалась подробная информация о концертах, которые состоялись в 1993 году на всех сценах «Ройял-фестивал-холла».

– Сольный концерт такого рода, скорее всего, прошел бы в зале имени Перселла… – сообщила она, перелистывая страницы большого формата с зеленой подложкой.

– Может, в афише перепутан год? – спросила я.

Она подняла голову и сняла очки.

– В прошлом году таких казусов не случалось, я бы запомнила; но если вы настаиваете, можно проверить девяносто второй.

– Буду вам нижайше признательна. – Я сняла шляпу, изображая робкую просительницу.

– Ну, что с вами делать, – вздохнула она.

Проводив ее взглядом, я сказала:

– Брат Зебедий. – (Тут он вздрогнул, будто со сна.) – Думаю, мы должны угостить эту любезную женщину чашечкой кофе.

Он застыл. Я кивнула в сторону барной стойки. На него вдруг нахлынуло негодование.