Умирать — в крайнем случае

После этих теплых слов Дрейк тут же забывает о моем присутствии и погружается в документы, которые принес ему, вероятно, Райт. Райт мог бы считаться красивым мужчиной, если бы не дефицит как раз мужских черт в его облике. Я ничего не хочу этим сказать, тем более что внешность бывает обманчива. Но у него слишком белая кожа, слишком большие темные глаза, слишком длинные черные волосы. Словом, черты лица почти нежные, если не считать рта, в складках которого есть что-то болезненное, пожалуй, даже жестокое.

Безупречно сшитый костюм Райта — тот самый, в котором я уже видел его мельком в кафе и в ресторане у итальянца. Он всегда одет так, будто собирается на кладбище или только что вернулся оттуда: черный костюм, черный галстук, черные ботинки и даже, кажется, черные носки.

Я разглядываю красавца, пользуясь тем, что все его внимание обращено на шефа, хотя при этом рискую обидеть расположившуюся на диване красавицу.

— А это что? — бормочет Дрейк и тычет коротким пухлым пальцем в лист бумаги.

— Комиссионные… — подобострастно поясняет Райт.

— Кто ему определил такие комиссионные?

— На меньшее он не согласен… Две тонны товара из Дании задержали на таможне. Ему пришлось пойти на дополнительные расходы…

— И ты поверил! — рычит шеф. — Он сам подстроил обыск на таможне, чтобы покрепче общипать нас!

— Но раз мы от него зависим…

— Еще посмотрим, кто от кого зависит, — бормочет Дрейк и переходит к следующему пункту.

Я со своей стороны делаю то же самое, то есть перевожу взгляд со стола на диван, стоящий в простенке между окнами. Надо отметить, что оба окна в кабинете Дрейка всегда плотно задернуты бархатными шторами, и помещение освещается золотистым светом двух хрустальных люстр. Особа, грациозно расположившаяся на диване, одета как эстрадная певица категории «солнечный удар»: в ярко-алую тунику и того же цвета брюки безбрежной ширины; все это для вящего эффекта посыпано золотистой пылью и гарнировано золотой мишурой. Что касается ее внешности, вернее, лица, потому что все остальное скрыто алыми волнами и золотыми блестками, оно действительно ослепительно — почти как на рекламе косметической фирмы или на киноплакате эпохи божественной Гарбо.

Трудно сказать, какие именно функции выполняет эта дама в фирме Дрейка. Она похожа на роскошную пантеру, какие демонстрируют последние модели в домах высокой моды или совлекают с себя те же самые модели в дорогих кабаре. Словом, это одно из тех грациозных существ, в которых все фальшиво, от языка взглядов до выразительных жестов. Я не удивлюсь, если эта дама, вернувшись домой, вешает в шкаф рядом с алой туникой и собственную грациозность, да еще при этом говорит: «Уфф, надоело!», после чего превращается в судомойку; я даже допускаю, что тоже самое она проделывает со своим недоступным видом. Женщины, крайне доступные, нередко воображают, что грим отрешенности может взвинтить им цену.

Разумеется, нельзя исключить, что моя чрезмерно строгая оценка — результат задетого самолюбия. Алая красавица держится так, будто меня здесь нет; c подчеркнутым любопытством она то рассматривает кончик своей сигареты, вставленной в длинный мундштук, то удостаивает внимания кончик туфли, видный из-под краешка шелковых брюк.

— Расходы растут, доходы падают… — негромко ворчит за столом шеф.

По-видимому, это заключительный аккорд беседы, потому что Дрейк лезет во внутренний карман пиджака и достает чековую книжку. Привычной рукой он проставляет сумму цифрами и прописью, ставит завитушку подписи и подает чек Райту с замечанием сугубо личного характера:

— Милый мой, вы опять вылили на себя целый флакон одеколона.

— Но эти духи — очень сдержанной гаммы, мистер Дрейк… У них реноме…

— Не знаю, какое у них реноме, но когда вы подходите к столу, мне каждый раз хочется надеть противогаз, — кисло бормочет шеф.

И это уже в самом деле заключительный аккорд, ибо рыжий делает уже знакомый мне жест, означающий «убирайся», и наконец-то поворачивается ко мне, а Райт направляется к двери, по дороге обдавая меня таким ароматом, будто я внезапно очутился в кусте цветущей сирени.

— Ну-с, мистер Питер Феникс, чем могу быть полезен? — спрашивает шеф.

Однако в кабинете присутствует третье лицо, и я машинально и неловко взглядываю на алую тунику.

— Говорите спокойно, — заявляет Дрейк. — Бренда — моя приятельница. А я, как человек наивный, ничего не скрываю от своей приятельницы. Надо полагать, что в один прекрасный день это меня погубит.

— О, Билл! — укоризненно мурлычит дама бархатным голосом.

— Я просто хочу информировать вас о том, что со мной произошло сегодня утром.

— И что же именно?

— Один полисмен, по фамилии Хиггинс, предложил мне работать на него.

— Не кощунствуйте, Питер, — отечески укоряет меня Дрейк, — Хиггинс не полисмен, а инспектор полиции.

Я молчу, и Дрейк с любопытством осведомляется:

— Значит, он предложил вам работать на него? Но вы уже работаете на меня. Вы сказали ему об этом?

— Нет… Зато он много чего мне сказал. И пригрозил, что в любой момент может свести меня в участок, потому что у меня нет паспорта.

— И вы уступили?