Умирающий изнутри

Юдифь открывает дверь. На ней старый серый свитер и голубые штаны с дыркой на колене. Она протягивает ко мне руки и я нежно обнимаю ее, тесно прижав к себе, наверное, на полминуты. Изнутри слышится музыка: «Идиллия Зигфрида». Нежная, ласковая, приятная музыка.

– Снег уже идет? – спрашивает она.

– Нет еще. Серо и холодно, вот и все.

– Я приготовлю тебе выпить. Иди в гостиную.

Я стою у окна. Показались редкие снежинки. Появляется мой племянник и с расстояния футов в тридцать изучающе смотрит на меня. К моему изумлению он улыбается и тепло произносит:

– Привет, дядя Дэвид!

Его наверное подготовила Юдифь. «Будь паинькой с дядей Дэвидом, должно быть, сказала она. – Он плохо себя чувствует, у него было много проблем». И вот малыш старается быть хорошим. Не помню, чтобы он мне когда-то улыбался. Он даже в колыбели не гулил и не пускал пузыри при мне.

«Привет, дядя Дэвид». Ладно, малыш. Я могу это оценить.

– Здравствуй, Поли. Как дела?

– Отлично, – отвечает он.

На этом его великодушие исчерпано, он не осведомился о состоянии моего здоровья в ответ, взял одну из игрушек и начал играть. Хотя его большие темные блестящие глаза каждые несколько минут смотрят на меня, во взгляде нет больше враждебности.

Вагнер заканчивается. Я копаюсь в пластинках, выбираю одну, ставлю на проигрыватель. Шенберг. Мелодия бурной боли сменяется спокойствием и смирением. Снова тема принятия. Прекрасно. Прекрасно. Звучащие струны обнимают меня. Богатые, щедрые аккорды. Появляется Юдифь со стаканом рома для меня. Себе она приготовила что-то легкое: шерри или мартини. Она выглядит немого изможденной, но очень дружелюбной, очень открыта.

– Твое здоровье, – говорит она.

– Твое здоровье.

– Хорошая музыка. Многие не верят, что Шенберг мог быть чувственным и нежным. Конечно, это очень ранний Шенберг.

– Да, – повторяю я. – С возрастом романтические соки иссякают, да? Чем ты занималась в последнее время, Джуд?

– Ничего особенного. Все то же.

– Как Карл?

– Я с ним больше не встречаюсь.

– О!

– Я тебе не говорила?

– Нет. Я впервые об этому слышу.

– Я еще не привыкла рассказывать тебе все, Дэйв.

– Нужно привыкать. Ты и Карл…

– Он очень настаивал на том, чтобы мы поженились. Я говорила, что это слишком быстро, я его недостаточно хорошо знаю, боюсь снова упорядочивать мою жизнь. Он обиделся. Начал читать мне лекции об отступлении, о саморазрушении, много всякого. Я посмотрела на него и увидела этакого папу. Понимаешь, большой, напыщенный и суровый, не любовник, а ментор, профессор – и я этого не захотела. Я подумала, а что с ним станет еще через десять-двенадцать лет. Ему будет за шестьдесят, а я еще останусь молодой. И я поняла, что у нас нет будущего. Я как можно мягче сказала это ему, и он уже дней десять не звонит. Думаю, и не позвонит.

– Жаль.

– Совсем нет, Дэйв. Я уверена, что поступила разумно. Карл оказался для меня полезным, но это ненадолго. Это был период. Очень здоровый период. Но дело в том, что период не может продолжаться, когда ты понял, что он уже закончился.

– Да, – подтвердил я. – Конечно.

– Еще рома?

– Попозже.

– А как ты? – спросила она. – Расскажи о себе. Как ты теперь обходишься, когда… теперь, когда…

– Когда перестал быть суперменом?

– Да, – согласилась она. – Твоя сила правда ушла?

– Правда. Совсем ушла. Без сомнения.

– И что, Дэйв? Как ты себя теперь чувствуешь?

Справедливость. Вы много слышите о справедливости, справедливости Господней? Он смотрит на праведников. Справедливость? Где справедливость?

Да где и сам Бог? Он что умер или в отпуске или просто рассеянный?

Посмотрите на Его справедливость. Он посылает на Пакистан наводнение.

Умирают миллионы людей – и неверные и невинные. Справедливость? Возможно.

Возможно, предполагаемые невинные жертвы были вовсе не так невинны.

Монахиня заражается в лепрозории проказой и ее губы за ночь отваливаются.

Справедливость. Собор, который община строила двести лет, за день до Пасхи разваливается при землетрясении. Бог смеется нам в лицо. Это справедливость? Где? Как? А мой случай. Я не пытаюсь вас разжалобить, я совершенно объективен. Слушайте, я не просился быть суперменом. Мне дали это в момент зачатия. Непонятная прихоть Господа. Прихоть, которая определила меня, сформировала, искривила, вывихнула и была не заслужена, не прошена и вовсе не желанна. Я смирился со своей кармой и плюнул на все.

Случайный поворот. Бог сказал: «Пусть малыш станет суперменом». И вот юный Селиг был суперменом в одном ограниченном чувстве. И все же на время Бог создал меня для всего, что случилось: изоляция, страдания, одиночество, даже жалость к себе. Справедливость? Где? Бог дал, черт знает зачем, Бог и взял. И что теперь? Сила ушла. Я – простой человек, как вы, и вы, и вы. Не поймите меня неправильно: я принимаю свою судьбу, я полностью примирился с ней, я не прошу жалеть меня. Я просто хочу, чтобы вы это почувствовали.