Умирающее общество и Анархія

Впослѣдствіи владѣльцы земель начали вооружать, в случаѣ крайности, живущих на их землях крестьян; еще позднѣе вошла в обычай вербовка солдат для королевскаго войска с помощью различных уловок и заманчивых обѣщаній; наконец, буржуазія окончательно взвалила заботу о своей защитѣ на плечи своих рабов: она заставила рабочих отдавать на охрану государствующаго класса извѣстную часть своей молодости и таким образом вполнѣ усовершенствовала военную систему. Но так как дать рабочим в руки оружіе и сказать им просто «защищайте меня, а я в это время буду наслаждаться жизнью» было слишком опасно, то буржуазія создала в подспорье себѣ культ патріотизма.

И вот, благодаря этой лжи, ей удалось заставить рабочих втеченіе долгаго времени безропотно платить «налог крови»; благодаря этому софизму она могла систематически отнимать у цѣлаго ряда поколѣній самую здоровую, самую цвѣтущую молодежь и посылать ее на физическую и нравственную гибель в тюрьмы, носящія названіе казарм; и никто не думал сопротивляться: никто не спросил, по какому же праву требуют от людей, чтобы они на цѣлые семь, пять или три года своей жизни превращались в автоматов, в безсознательныя орудія убійства, в пушечное мясо.

Впрочем, нѣт: отдѣльные протесты были всегда, дезертирство и уклоненіе от воинской повинности – явленія вѣроятно такія же старыя, как и сами постоянныя арміи. Но они не основывались ни на каком разумном убѣжденіи; совершавшіе их люди не руководились сознаніем права своей личности, а дѣйствовали скорѣе под вліяніем чувства отвращенія к военной службѣ – чувства, которое они вовсе не трудились разбирать. Мало того: даже тѣ голоса, которые раздавались против войны и милитаризма в литературѣ, обусловливались исключительно непосредственным чувством, а не основывались, или основывались лишь в очень незначительной мѣрѣ на логических выводах, на соображеніях о человѣческой природѣ и правах личности.

Буржуазія и ея литературные панегиристы пѣли такія громкія хвалы во славу патріотизма и войска, употребляли на восхваленіе их столько лжи и софизмов, что в концѣ концов люди окончательно перестали сомнѣваться в дѣйствительности существованія прославляемых добродѣтелей: войско стало безусловно считаться олицетвореніем всевозможных прекрасных качеств, вмѣстилищем всѣх гражданских доблестей. Не было такого романа, гдѣ не фигурировал бы старый служака – образец неподкупной честности, беззавѣтно преданный своему генералу, у котораго он служил когда-то деньщиком, сопровождая его во всѣх перипетіях его жизни; он охраняет его от козней невидимых врагов и наконец жертвует жизнью ради спасенія своего господина; иногда, для разнообразія, он спасает ребенка-сироту, втайнѣ воспитывает из него героя и, наконец, указывает ему средства возвратить себѣ былое состояніе, отнятое врагами его семьи.

Чего только не говорили поэты для восхваленія доблестей, свойственных военному сословію: военная честь, вѣрность, самоотверженіе, честность – являлись еще самыми малыми из их добродѣтелей. И только когда буржуазія сдѣлала такой промах, что заставила всѣх граждан проводить болѣе или менѣе долгое время на военной службѣ – только тогда стали замѣчать, что под блестящей мишурой, которой облекали своего идола писатели и поэты, не скрывается ничего, кромѣ нравственной порчи. Допущеніе одногодней службы для добровольцев и періодическое отбываніе воинской повинности втеченіе двадцати восьми дней, сильнѣе подорвали милитаризм, чѣм все, что говорилось против него до того времени.

Пока только один рабочій народ отдавал свою молодость на отупляющую жизнь в казармѣ, пока в публикѣ знали только внѣшнюю, декоративную сторону военнаго дѣла – блеск, бой барабанов, красивые мундиры, развѣвающіяся знамена, бряцаніе оружія – одним словом, все то внѣшнее великолѣпіе, которым оно облекается, когда показывается народу, – до тѣх пор литература содѣйствовала его возвеличенію, вносила и свою лепту лжи в прославленіе этого безобразнаго явленія.

Но когда писатели познакомились с ним ближе, когда им пришлось испытать на себѣ дѣйствіе отупляющей дисциплины и грубое обращеніе начальства, преклоненіе перед арміей исчезло: они начали срывать с нея ея покровы, начали оспаривать тѣ добродѣтели, которыми украсили ее их предшественники, и солдат (все равно – простой солдат, или офицер) явился перед публикой в его настоящем видѣ – в видѣ грубаго, пьянаго животнаго, безсознательнаго орудія в чужих руках.

И дѣйствительно, нужно самому побывать в этом аду, чтобы понять, сколько должен выстрадать в нем чувствующій человѣк; нужно самому поносить мундир, чтобы увидать, сколько низости и глупости под ним кроется.