Умереть на рассвете

Оську Иван помнил. В конце семнадцатого вместе с войны пришли. Пшеницын говорил, что досыта вшей в окопах покормил и крови накушался, добровольцем в армию не пойдет. Многие так говорили. Думали, все, навоевались! Ан нет, Советская власть стала забирать в РККА не только добровольцев, а всех подряд. Слышал, что убили Оську, но думал, что на фронте.

— Мы с ним выпили, слово за слово, он мне в морду, я ему в рыло! Он меня топором к-как вдарит! Во, след остался, — разворошив волосы, показал Уханов шрам вполголовы. — Добро, что обухом, а не острием! А я его к-как поленом наверну, так у него и череп вдребезги! Утром просыпаюсь — мать твою в душу, не помню ни хрена, башка в крови! Как это я кровью-то не истек? Генаха — сынок мой, в Абаканово съездил, фершала привез. А следом милиционеры катят. Фершал башку зашил, милиционер в тюрьму отвез! Шесть лет дали, год отсидел.

— А чего так мало?

— Так анмистия вышла, в честь второй годовщины революции. Год отсидел, зато на фронт не взяли. Так ладно, что не взяли. Хрен ли там делать?

Слушая пьяные откровения Уханова, Иван начал потихонечку закипать.

— Сынки-тο твои, были на фронте? По возрасту должны.

— На фронте-то? — хохотнул Герасим, докуривая. — Чё они там забыли? Вшей кормить да кровушкой умываться? Чужой крови не жалко, а коли своей? Не хрен было кровь-то лить, лучше было водку пить! — заржал мужик, довольный, что сочинил складуху. — Раза три брали, а они сбегали. Ну и чё? Дали по пять годков за дезертирство, а по полгода не отсидели! Анмистия им вышла… Хе-хе. Чё за Советску власть воевать, коли нам и тут хорошо?

— Тебе Советская власть землю дала?! А кто эту власть от контры защищать должен?

— Гы-гы-гы! На войне-то и без нас есть кому воевать. Дураки вроде тебя всю жисть воюют, а жизни не видят.

— Ах ты, сучий потрох! — вскинулся с места Иван, будто подброшенный пружиной.

Герасим, получив по морде, отлетел сажени на две, но на ногах устоял.

— Да я тебя, вошь окопная!

Бабы заголосили для порядка, мужики и парни радостно вытаращились, предвкушая потеху. Уже начали раскалываться на партии — кто за Ивана, кто за Уханова. Что за гулянка, если никому в морду не дали и скулы не своротили?

Герасим попытался ударить Ивана в ухо. Бил с размаха, от всей дури, но тот лишь отодвинулся, тяжелый кулак пролетел мимо, а мужик, не удержавшись на ногах, упал, пропахав землю не раз ломаным носом. Подниматься не стал, так и пополз. Дополз до поленницы, ухватил из нее чурку, вскочил. Пьяный Герасим с поленом в руках был страшен. И, окажись на месте Ивана кто-нибудь из деревенских мужиков, начальнику милиции была бы завтра работа. Но отставной солдат присел, а когда полено просвистело над головой, ухватил забияку за ворот рубахи да за рукав и перекинул тяжелую тушу через себя.

Уханов, встретившись с землей, ухнул и притих, а на Ивана бросились его сыновья — Тимоха и Генаха, здоровые, как бычки-трехлетки, и такие же дурные. Что сделал Иван, народ не разглядел, но Тимоха, подскочивший первым, уже катался по траве, держась за сокровенное место, а Генаха верещал, баюкая руку, не иначе все пальцы поломаны!

— Уби-и-или! — тоненько заголосила беззубая Люська Уханова — вечно битая жена Герасима.

— Пасть закрой, дура! — рявкнул на нее Иван, обернулся к оторопевшим односельчанам: — Чего рты раззявили? Воду несите!

Герасим очухался после второго ведра, а после четвертого почти протрезвел. Сидя в луже, тоненько икал и таращил глаза.

— Эй, как там тебя? Сюда иди! — позвал Иван Генаху, а когда тот выматерился сквозь слезы, сграбастал парня за загривок, уронил на землю и уселся к нему на грудь. Для острастки замахнулся растопыренной пятерней, пригрозив: "Убью!", схватил ушибленную руку в собственную ладонь, ощупал пальцы и слегка дернул. Парень закричал благим матом, но быстро затих.

— А ить не больно! — сообщил счастливый Генаха, взмахнув ладошкой. — А я ить думал — все пальцы поломаны! Дядь Вань, а как это ты?

— Были бы поломаны, ты бы сейчас Лазаря пел, — усмехнулся Иван, поворачиваясь к другому "инвалиду", посоветовал: — До ветру сходи, легче станет!

Углядев у того мокрое пятно, расплывшееся спереди порток, крякнул. Добро, если девки не видели.

— Насобачился Иван драться-то…

— Ну, повоюй-ка с евонное — так и ты так сможешь!

— Надо им было всем сразу наваливаться…

Переговаривался разочарованный народ. Ждали настоящую драку, с кровью, а тут…

Не обращая внимания на односельчан, Иван присел на крылечко. Вытащил кисет и остаток газеты, снова свернул "козью ножку". С наслаждением закурив, горько усмехнулся.