Умереть, чтобы жить

Вначале все шло на редкость удачно: у Дениса появилась отличная работа, молодые закружились в хороводе светской жизни, расцветшей пышным, не советским цветом. Но что-то не клеилось у Южных. Создавалось впечатление, что совместные выходы в рестораны, казино, клубы, посещение дружеских вечеринок — единственное, что их объединяет. Зять, чрезвычайно увлеченный накоплением капитала, не часто засиживался дома. Алина то впадала в черную меланхолию — часами курила, глядя в потолок, то внезапно вскакивала, с энтузиазмом прихорашивалась и куда-то убегала.

Альберт нашел прекрасный предлог, чтобы отстраниться от происходящего в доме — он увлеченно работал над бесконечными мемуарами, закрываясь у себя в кабинете.

Инга и не привыкла делиться с мужем своими проблемами, а подружкам плакаться не любила. Вот похвастаться, пощеголять, поделиться сногсшибательными впечатлениями — это другое дело. А какие теперь впечатления? Алина да Денис все больше молчат и сидят дома. Появляться на людях не хочется, в волосах седина на палец пробилась, руки запущенны, который день без маникюра.

«Так жить нельзя», — строго сказала себе однажды Инга и вытащила из шкафа любимые тряпочки. Серый английский костюм с серебряными ювелирными пуговицами ни разу не выгулян. А ведь хорош — хоть на прием к английской королеве одевай. Да и повод, в общем-то, не хуже, чем у тухлых аристократов: тридцатилетний юбилей со дня первой постановки «Жизели». Танцевала на премьере главную партию, между прочим, юная звезда — Инга Кудякова-Лаури. И теперь о ней дружно вспомнили, завалив приглашениями на банкет.

Приободрившись, Инга привела в порядок лицо, волосы и поехала в театр, предвосхищая, как внимательно и безжалостно станут рассматривать её бывшие коллеги — уж очень многих она тогда заставляла завидовать, ревновать.

Да и сейчас все у неё складывается совсем не плохо. Не плохо — хоть пытай! Зять преуспевает в сфере предпринимательства, а там, всем известно, криминал в порядке вещей. А что с перспективами материнства не все у Алиночки ладится, так это никому знать не следует. Инга Лаури — как всегда, на коне! С гордо поднятой головой, в разлетающейся на ходу норковой шубе, она выпорхнула из автомобиля у подъезда театра. И тут же попала в объятия.

— Душа моя, Инга! — Бросилась к ней Таня Апраксина, превратившаяся из пылкой комсомольской заводилы в дебелую купчиху.

— Расцвела! — Оглядела её Инга. — Прямо Кустодиев.

— Так ведь муж бизнесменом стал! — Апраксина под прикрытием благожелательного любопытства провела мгновенную ревизию Ингиных увядающих прелестей. Та неспешно поправила прическу перед большим зеркалом, блеснув бриллиантами в свете хрустальных бра.

— Дети поглощены работой и развлечениями. Большие деньги — большие удовольствия. Но и масса проблем — Они вошли в фойе, кивая знакомым. — А в нашем театре-то что новенького? — Огляделась Инга.

— Ой, и не говори! Чуть ли не Хосе Карерроса по контракту хотят приглашать. А свои все разбежались… Да. кстати, Вальку Бузыко помнишь?

— Ну? — Подняла брови Инга.

— Допился. Скоротечный рак. Лежит в Боткинской. Жена говорит, безнадежен. А ведь не старый мужик.

— Жаль… — безразлично обронила Инга. — Хороший был голос.

Но с этой минуты она уже ничего не слышала и не замечала, словно ударил гонг, призывающий её к ответу. Нет, — так пронзительно раздавался звонок в актерской уборной, зовущий на сцену. Мигала надпись «Выход!» И все обмирало внутри, подкашивались колени, а спина не гнулась, как у древнего паралитика… Попав в свет рампы, беззащитная перед настороженной темнотой зала, Инга на секунду замирала, — возможно, это была короткая смерть. Но тут же с новой силой ударяло сердце, одеревеневшая от страха женщина куда-то пропадала. Рождалась другая — легкая, великолепная, словно весенняя бабочка. — Балерина!

…На следующий день Инга сидела у постели Вальки в двухместной палате нового корпуса. На соседней кровати богатырски храпел краснощекий амбал.

Глаза Вальки запали, выгорели, словно отцветшие васильки, обрюзгшее лицо приобрело землистый оттенок. Сквозь редкие волосы просвечивало темя.

— Кого я вижу! — Он попытался привстать, но с кашлем упал на высоко поднятые подушки.

— Не суетись. Я соку принесла, сливки, какие-то витамины заграничные. Свободные радикалы из организма выводят, то есть шлаки. — Инга села на обитый дерматином стул, изящно забросила ногу на ногу, привычно оттягивая носок.

— Из меня все радикалы и так вышли. Тридцать кэгэ сбросил — это с нового года! Ни фига себе, бронхит… Вон, Колька храпит — 95 кг. А говорят, рак. — Опасливо покосившись на соседа, прошептал Валентин. — У меня худоба нервная. От тоски сохну. Знаешь, почему? — Он подмигнул. Радости лишили, совсем. Ни капли во рту с праздников не было… У тебя с собой, случаем, нет?

— Только духи, — кивнула Инга на маленькую кожаную сумочку. — В следующий раз непременно прихвачу коньячок, — вреда от него не будет.

— Умная ты баба, Ингушка! И красивая — словно не прошли годы… — Он сосредоточился. — Сколько мы с тобой отмахали, а?

— Четверть века.