Умеешь хранить секреты?

Марк, видимо, намёк понял и в течение дня попыток заговорить не предпринимал, тем более что во второй половине дня вообще исчез. Как разнюхала Бабочка, ушёл с последних уроков по личным причинам. В общем, четверг выдался… неопределённым.

Пятница немного всё прояснила. Во всяком случае, первым сдался Исаев, подсев к ребятам за обедом.

― Так, ― скейт лег поверх тетради, в которой Вишня строчила заданное им эссе по «Гранатовому Браслету». Марк уселся спиной к столешнице. ― Как понимаю, мы теперь играем в молчанку?

― С чего ты взял? ― спросила та, сдвигая помеху и продолжая писать.

Исаев тормознул её руку.

― «Желтков жалкий неудачник, унижающийся перед той, кто этого не достойна. По-моему мнению, какая бы сильная любовь не была, топтать свою гордость ― удел слабых. И только слабые могут покончить жизнь самоубийством по столь глупой причине…» ― прочитал он и хмыкнул, не сдержав насмешки. ― Ну хотя бы по тому, что ты смешала бедного влюблённого чиновника с грязью.

― А что не так? Один ― тряпка, другая дура набитая. Прочухалась только когда стало слишком поздно.

― В том и главная трагедия рассказа ― неразделённая любовь.

― Тупые люди ― вот главная трагедия. Любовь тут ни при чём, ― захлопнув тетрадь, Вишня встала из-за стола и, бросив сидящей напротив Бабочке короткое: я на геометрию, ушла.

Марк невесело проводил удаляющуюся фигуру.

― Неужели я настолько провинился?

― Не знаю. Я ничего не знаю. Отстань, ― Лена поспешно сгребла пустые тарелки на поднос, вскочила и пулей полетела к школе.

Бабочку пожирали двойственные чувства: как человек, который катастрофически не умел хранить секреты ей просто до зуда в одном месте хотелось рассказать Исаеву о том, что Вишня в него влюбилась.

Однако, как та, у кого впервые за многие годы появилась настоящая подруга, которая по-настоящему дружила с ней, а не использовала в корыстных целях, как остальные, Лена понимала, что нельзя сдавать близких. Держаться было тяжело, но пока получалось.

Исаев бросил вопросительный взгляд на одиноко оставшегося за столиком Веню. Уже даже не возмущающимся по поводу личного пространства. Собака Павлова выполнила задание и получила заветный кусок мяса. Ну в смысле, привычка ― дело такое.

― Даже не спрашивай, ― укрывшись за книгой категорично замотал головой Вениамин, чувствуя, как пристальным взором прожигают толстую обложку.

― А хвалённая мужская солидарность?

― Полина сказала, что разобьёт мои, цитирую, «яйца Фаберже» если я открою рот. А я весьма ценю свои Фаберже, так что прошу прощения.

― Потрясающе.

Марк, конечно, озадачился. Вроде как ничего плохого не делал, но все вдруг ополчились против него. Он бы ещё мог понять всеобщее негодование, если бы ну… допустим, повалил тогда Вишню на кровать и ну… взял силой… или что-то в этом духе, так нет ― вроде и вёл себя по-человечески, и объяснил всё, как мог, но нет… С этими девчонками сплошная головная боль. Без них проще. Вот поэтому он и не ввязывается в это болото.

Однако, кажется, уже ввязался… Во всяком случае чувствовал, как кололо иголочками задетое эго. Вон Кира на уроках плавания вся извертелась, флиртуя напропалую. И так посмотрит на него, и этак. И купальник, кажется, с каждым разом становится всё открытей. Осталось только ленточками перевязаться.

А вон Вишня. Сидит на бортике у бассейна и по-детски лупасит пятками по воде, разговаривая с Бабочкой. Даже головы на него не поднимет. Полностью поглощена рассматриванием браслета, который сняла со своего запястья Лена и отдала ей. Подарила? Свой любимый браслет? Это говорит о многом.

Он всерьёз тогда сказал Вишне, что ему нравится наблюдать за изменениями, что происходят в школе с момента её появления. Она словно бы стёрла своим присутствием старые ярлыки. Может быть и не перевернула всё кверху дном, но изменила привычный ход жизни.

В другое время Бабочка так бы и получала словесные затрещины о своей недалекости, после чего плакала на переменах, спрятавшись в потаённых уголках коридоров. Марк неоднократно в своё время находил её там. Теперь же у Лены была надёжная защитница.

Вениамин… ну да, он бы продолжал наслаждаться гордым одиночеством, но сейчас даже ему, пускай он в этом и не признаётся, нравилось чувствовать, что он не один. Всем нужны друзья. Даже хроническим интровертам. Это мотивирует и не даёт покрыться социальной плесенью.

Однако главные изменения перетерпела Полина. Абрамова в буквальном смысле менялась. И метаморфозы, происходящие с ней, поражали даже самую искушенную публику. Наблюдать, как нелюдимая готка-отшельница, ненавидящая весь мир, вдруг начинает улыбаться и учится заново общаться с людьми (пускай пока и в привычной, в большинстве своём резкой нецензурной манере) ― это даже не кофе с молоком, а самый настоящий праздничный торт.