Умберто Эко: парадоксы интерпретации

Идея «случайного порядка» оказалась функционально пригодной не только для объяснения окружающей среды, общества, нервной системы, но даже в качестве нового аргумента в современных теологических учениях. Семиотика оказалась наименее готовой к ассимиляции философии хаоса. Например, Ю. Лотман лишь в 1992 году в своей последней книге Культура и взрыв использовал модель случайности для объяснения исторического процесса, но, по сути, случайность и семиотика долгое время полагались вещами несовместимыми. Семиотика Московско-Тартуской школы так и не смогла соединить идею случайности как фундаментального принципа культуры с парадигмой, внутренне ей противостоящей[149], хотя еще в 1973 году в Тезисах по семиотическому изучению культур понятия порядка и хаоса (культуры и энтропии) обосновывались в качестве фундаментальной семиотической оппозиции[150]. В рамках этой концепции «свобода» оставалась лишь моделью (причем моделью вторичных моделирующих систем, о гибкости самой семиотической методологии вопрос не поднимался), а не реальностью, так как чем менее индивидуализировалась и менее «свободной» оказывалась культура, тем легче она поддавалась анализу («как шахматная партия», бесконечно интересная, но с фатальным пространством в 64 клетки[151]). Парадокс состоял в том, что само естествознание, откуда был импортирован «идеал таблицы», от этого идеала отошло, и это было расценено как возвращение к гуманитарным ценностям.

Эко, напротив, воспринял идеи случайности и непредсказуемости не только в качестве онтологических реалий, но и как модель для «раскрепощения» семиотической методологии. Он полагает, что элемент хаоса в структуре повседневной жизни является тем импульсом, который позволяет системам изменяться и развиваться. Боязнь признать этот факт свидетельствует о «примитивности общества», о его неспособности расстаться с безжизненными ритуалами и табу. Он рассматривает культурную модель Запада как достаточно динамичную, прогрессивную, способную реагировать на возникающие проблемы, интерпретировать новый опыт и соответственно приспосабливаться к изменившейся «реальности». Эту модель развития Умберто Эко открывает и в современном искусстве, разрабатывая поэтику открытого произведения. Привлекая теорию информации для обоснования идеи «открытости», он считает, что проводить подобные параллели стало возможным с того момента, когда формам искусства стала свойственна высокая степень непредсказуемости и невероятности.

Гутенбергова галактика — в эпоху интернета

В последние годы среди семиотиков, теоретиков массовой коммуникации и лингвистов все чаще возникают дискуссии по поводу Интернета и новых возможностей (или опасностей) для современной культуры, которые несет с собой компьютерная цивилизация. Умберто Эко, с одной стороны, активно участвует в привлечении новых технологий на службу гуманитарным наукам (несколько лет назад под его руководством был выпущен CD-ROM по культуре барокко), тем более что на этом этапе именно семиотические концепции оказались особенно полезными (например, идея гипертекста), с другой стороны, он размышляет об общекультурологических последствиях этого феномена, возвращаясь к проблемам открытого произведения, визуальной коммуникации и энциклопедии.

Согласно Платону (в Федре), когда изобретатель письменности Тевт представил свое изобретение фараону Тамусу, он восхвалял эту новую технику как средство, которое поможет сохранить в памяти людей то, что иначе могло стереться из их памяти навсегда: «Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и памятливыми, так как найдено средство для памяти и мудрости»[152]. Однако фараон не был столь оптимистичен. Он сказал: «В души научившихся им [письменам. — Прим. А. У.] они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память; припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых»[153].

Текст Платона, естественно, ироничен. Платон выдвигал свои аргументы против письма. Но при этом он приписывал свои мысли Сократу, который не умел писать…