Рим был толерантен, мультикультурен и терпим. Вседозволен, развратен и продажен. Можно было все – почему нет? Вольноотпущенники, торговцы и разноплеменная знать – то есть сливки бизнеса и космополитическая элита – сорила деньгами, перетирала вопросы, покупала и продавала политиков и услаждалась всеми мыслимыми услаждениями, не давая себе засохнуть и беря от жизни все, ведь мы этого достойны. В этом царстве морального релятивизма критериев не осталось, кроме своего хотения, удовольствия и личной пользы. Сначала разруха произошла в головах.
Жизнь потеряла смысл, потому что не было ничего, за что ее можно было бы отдать. Высшие ценности растворились в праве на удовольствие. Жертвовать собой ради кесаря не хотел ни один идиот, хотя это произносилось. Легионеры получали жалованье и выполняли приказ, от профессионалов требовался боевой дух, но не политические убеждения, которые достаточно было продекларировать, чтоб не возникали стукачи.
Это называется распад, развал, духовный упадок, деградация. Ткань социума расползалась. Разноплеменная, маргинализирующаяся, эгоистичная масса потребителей – переставала быть народом, социумом, группой.
Христианство же… О, внешне оно было бесконечно мягко, терпимо, доброжелательно и скромно. Оно говорило о любви, смирении и бедности. Но внутри!!! Внутри оно было тверже камня, острее меча, огненней пламени!!! Оно давало жесточайший императив поведения. Вот так поступать обязательно надо – вот так нельзя ни в коем случае! Вот это похвально – вот это наказуемо! Абсолютно терпимое снаружи – оно было абсолютно нетерпимо внутри. Добро и Зло, Приказ и Запрет, Награда и Казнь, – подавались христианством с жестокой неотменяемостью закона военного времени. Расстрельные приказы коменданта были заменены молитвами, военно-полевой суд назывался Высшим Судом! Хорошим – вечное блаженство, плохим – вечные адовы муки.
То есть. Социальный инстинкт повелевал людям как-то структуризировать из аморфной толпы систему. Как-то организоваться в каком-то единстве. Люди не хотят кто в лес кто по дрова, даже если в тех дровах много удовольствий. Это подсознательное, групповое, системное стремление: быть не толпой единиц, а народом, социумом, сильным, эффективным – с высшими ценностями, с общим выше личного, с причастностью к великим целям и истинам.
Христианство врастило в рыхлую массу стальной системный каркас. Дало императив поведения. Дало аргументацию этого категорического императива. И людям это было нужно. Нужно было ограничить себя во вседозволенности удовольствий – ради моральной координации и обретения смысла. Хм, – ради структуризации… Христианство удовлетворило социопсихологическую потребность народа в системообразующих ценностях.
…Ну, а дальше Христианство стало транснациональной религиозной корпорацией, и Великая Империя рассыпалась, ибо не было в ней христианского смысла. (Ну, конечно, она не только поэтому рассыпалась…)
10. Римские легионеры-христиане были в бою отличными солдатами. «Не убий» здесь отменялось несложной религиозной казуистикой: ради блага родины Бог грех отпустит, на врага обязательность заповеди не распространяется и т. п.
То есть: Христианство давало смысл жизни, моральные критерии, шкалу ценностей, единство с народом, поддержку духу. Но исполнять свои обязанности оно могло и не мешать. Что по жизни надо – мы как бы… отменим… частично так оговорим, что раз надо – значит надо. А в основном мы христиане.
Когда батюшка освящает ядерную боеголовку в стратегическом ракетоносце, я резко делаюсь антиклерикалом.
11. Немытые варвары перенимали римское христианство как один из важных атрибутов высокой римской цивилизации. Хлодвиг крестил германцев, примерно как в XX веке Рауль Кастро подавлял забастовку гаванских докеров, проходя с маузером вдоль строя, в смысле с палицей. «Ты – будешь христианином?» – и трах несогласного по немытой балде. Крестились франки!
Они не убавили жестокости. Не убавили жадности, сластолюбия, гневливости и коварства. Они были такими же христианами, как вы канатоходец. Они были обрядопоклонники. Сменили языческий обряд на христианский. Капище на церковь, руны на латынь, одну молитву на другую.
Но. Единое религиозное пространство Европы делало народы ближе и понятнее друг другу. Давало общие точки соприкосновения. Общие культурные ценности. Общие представления о добре и зле. Даже если эти представления попирались – но все-таки о них знали.