— Для начала мы с вами поговорим, — не моргнув глазом соврал я, — а дальше, по результатам, договоримся о времени съемки, и я вызову бригаду.
— Хорошо. Вы кафе «Звездная пыль» на «Павелецкой» знаете? Прямо на Садовом кольце?
— Да, — легко соврал я, параллельно открывая на домашнем компьютере карту Москвы, юг Садового — да, вот она, «Звездная пыль».
— Давайте ближе к вечеру.
— Ой, Римма Анатольевна…
— Зовите меня просто Римма.
— Римма, дорогая моя, у нас каждый час, каждая минута на счету! — Насколько я понимаю, настоящий репортер вел бы себя с ней именно так, нетерпеливо.
— Тогда давайте часика через три.
Я счел, что девушка, разумеется, захочет привести себя в порядок, и не стал торопить ее — к тому же
— Прекрасно. Значит, в шестнадцать часов, в «Звездной пыли» на «Павелецкой». Я вас узнаю.
— Откуда?
— Я же говорю: у нас, телевизионщиков, есть свои каналы, — таинственно пророкотал я.
—
— Молодец, хорошо подсекла его, умело. Растешь, Римма Батьковна.
— Твоя, Паша, школа.
— Дай пять.
Жертва № 5
Чем еще хороша работа в кино и на телевидении — ты становишься завязан на множество специалистов самых разнообразных профессий, от плотников до литераторов.
Художники по гриму в числе моих знакомиц также имелись в большом количестве. Я выбрал среди них ту, что неровно ко мне дышала — нет, у нас с ней ничего не было, однако профессия знает немало случаев благоприятных браков именно режиссера и гримерши, поэтому Ивонна (так ее звали) сохраняла надежду — и, кажется, так до сих пор не вышла замуж. Впрочем, даже если и вышла, уехала из столицы или просто откажется — найдется другая.
Но Ивонна оказалась дома и не занята.
— Ивонна, солнышко, твой волшебный чемоданчик при тебе? Мне нужно срочно, прямо сейчас, разыграть одного знакомого, ведь ты у нас кудесница, волшебница. Можешь загримировать меня так, чтобы родная мать не узнала? Я тогда к тебе прямо сейчас подскочу. — Ивонна и проживала довольно удобно, на Пролетарке, насколько я помню, почти по пути.
Разумеется, по вчерашнему эфиру эта самая Римма могла меня запомнить, поэтому мне следовало замаскироваться.
— Вы меня, — пропищала девушка, — вспоминаете, Иван Петрович, только когда вас припрет.
— Буду у тебя в долгу, — легко соврал я, — и выполню любую твою просьбу.
— И возьмете с собой на Мальдивы?
— Ну, в Новохоперск можем смотаться.
— Противный. Ладно, что с вами сделаешь? Приезжайте.
Вчерашняя одинокая выпивка, разумеется, сказалась, и мне до дрожи хотелось опохмелиться. Однако когда тебе сегодня слишком хорошо — завтра обязательно будет плохо, к этому я привык, и похмелье следовало перетерпеть. Вдобавок вчерашнее убийство и то, что я все-таки его совершил, заряжали меня энергией и вдохновением. Куда-то исчезли пассивность и безразличие, столь характерные для меня в последнее время, — хотелось действовать и добиваться, даже неприятно стало, что в ближайшее время, согласно неписаному контракту, всему придет конец. Я с аппетитом позавтракал, сделал сам себе яичню с салом — о холестерине можно не беспокоиться, все равно ни бляшки не успеют образоваться, ни пузо отрасти.
Меня запросто после вчерашнего вискарика могли трясти гаишники, которые вечно пасутся воскресным утром при выезде из нашего поселка на большую дорогу — но, видимо, я сидел за рулем своей «Ауди Q8» настолько уверенный в себе и неприступный, что меня даже не тормознули. Из каких-то недр памяти всплыло, как по заказу, что Ивонна предпочитает кьянти, и пришлось вскоре после МКАДа зарулить в торговый центр и закупить для нее сразу полдюжины бутылок. Там же я снял в банкомате три сотни тысяч — максимально возможную сумму, мне в любом случае понадобятся наличные.
Работа специалистов, подобных Ивонне, мало кому, кроме профессионалов, бывает видна, когда она хороша, — если же случаются провалы, их видят все, однако простые зрители лажи, что допустил гример, обычно не замечают, на ней не акцентируются, просто фильм/сериал начинает их смутно раздражать. Поэтому художники по гриму, эти незримые бойцы невидимого фронта, частенько бывают недовольны собственным положением и судьбой. Когда они молоды, лелеют мечту выйти за продюсера или режиссера — если же последнее не удается, частенько пускаются во все тяжкие. Ивонна, которой перевалило за тридцать пять, как раз находилась, по моим ощущениям, на пороге тех самых перемен, от надежд к разврату, — но я все равно не успевал, ни в каком смысле, сделать ее счастливой.
В своей старорежимной квартире с высоченными потолками, уставленной мебелью из самых разных эпох, от прошловековой до икеевской, она пригласила меня на кухню, предложила чаю.
— Некогда, Ивонночка, время не ждет!