Улыбка пересмешника

Прочесть что-либо по лицу Виктории Венесборг было невозможно – она сохраняла ровное приветливое выражение, и на Кирилла смотрела ничуть не дольше, чем на кого-либо из его помощников. Он изучал ее с жадным любопытством, почти неприличным, и пару раз засмеялся хрипловатым смехом, от которого ее бросило в дрожь. Ей пришлось приложить немалые усилия, чтобы скрыть волнение.

Она не ожидала, что его вид так подействует на нее. Несколько месяцев слежки – и у нее были фотографии, записи, по которым она могла отследить весь его обычный день... Но фотографии фотографиями, а в жизни он выглядел иначе – с этой своей звериной ухмылкой, с привычкой улыбаться половиной рта, со взглядом, раздевавшим ее... Он выглядел в тысячу раз привлекательнее, чем ей помнилось.

Он был мужчиной, который к своим почти сорока годам вошел в полную силу и сам осознавал это, и его уверенность передавалась окружающим. Как Виктория ни пыталась защититься, но и она почувствовала это, и впервые в ее душу закралось опасение, что столь тщательно продуманный и подготовленный план может не сработать. Противник оказался слишком силен и хитер.

Давид, понявший, что шеф встретил знакомую из своего прошлого, удивленно посматривал то на одного, то на вторую. Они были похожи. При небольшой доле фантазии их легко можно было представить братом и сестрой: русоволосые, с правильными красивыми славянскими лицами, каждый – воплощение своего начала, мужского и женского. Кирилла Давид знал четыре года, видел череду его меняющихся женщин и понимал, что они в нем находят. Силу, которую не сдерживает нравственность. Кручинин был из породы победителей – тех, кого никогда не судят, потому что они всегда в выигрыше. Давид видел, что для шефа не существует понятий «хорошо – плохо», «порядочно —непорядочно»... Была целесообразность, которой подчинялись все действия Кручинина, и были его собственные желания, которые Кирилл воплощал в жизнь с завидным упорством. Иногда Давид отстраненно думал, что имеет дело со стопроцентным мерзавцем, но поскольку сам он ценил силу куда больше остальных качеств, это его не задевало. Он понимал, что главное – честно находиться на стороне Кирилла Кручинина, чтобы этот танк не переехал его самого.

Виктория Венесборг всерьез заинтересовала его. Во-первых, потому, что она заинтересовала шефа. Во-вторых, она казалась загадочной: женщина-сфинкс, с непроницаемым взглядом и полуулыбкой на красивых губах. Наконец, она была привлекательна: соблазнительная, утонченная и к тому же молчаливая – эти качества в совокупности давали, с точки зрения Давида, идеал женщины. Все переговоры вели два приехавших с ней юриста, Виктория вступала в беседу лишь изредка – дополняла их своим негромким, не очень выразительным голосом, в котором иногда чуть слышно проскальзывал акцент.

Давид почти не вмешивался в переговоры, которые уже дважды были под угрозой срыва, и оба раза – по вине Кручинина, но про себя крыл шефа нехорошими словами. Что за муха его укусила? Неужели он настолько хочет произвести впечатление на эту холеную бабу, что готов пожертвовать контрактом, лишь бы настоять на своем? «Чертов самец...»

Оба они прекрасно знали, что договор со шведской фирмой, которую представляла Виктория Венесборг, куда нужнее им, чем шведам. Дела последние несколько месяцев шли из рук вон плохо, и в воздухе носились предвестники финансовой бури. К тому же на их фирму обрушилось несколько ударов, неприятных и болезненных, как укусы озлобленного овода.

Сперва, откуда ни возьмись, взялся кретин из перерабатывающего цеха, у которого испортился целый холодильник куриного мяса. В этом не было ничего особенного – порчи случались регулярно, – но кретин, поняв выражение «интересы дела» по-своему, распорядился смешать испортившееся мясо со свежим, и котлеты из куриного фарша отправились в десять крупнейших магазинов города.

Когда поднялся скандал, выяснилось, что ценного специалиста взяли всего за месяц до происшествия, после которого он немедленно уволился и скрылся то ли в селе, то ли в деревне, откуда вытащить его для показательного повешения на рее не было никакой возможности. Чтобы не привлекать излишнего внимания, Кручинин распорядился не трогать дурака, и впредь кого попало на работу не принимать.