Улыбка навсегда: Повесть о Никосе Белояннисе

«Военная полиция пыталась помешать журналистам, которые дежурили на дороге, ведущей в Гуди… но одному из них удалось все же прицепиться к грузовику и доехать с ним до Третьего кладбища… Грузовик быстро въехал на кладбище. Какие-то люди принесли носилки и стянули из машины за ноги первый труп. Это было тело Бациса. Грубо рванув, они уронили покойника с высоты больше метра. Голова Бациса стукнулась о землю, и из пулевой раны брызнула кровь».

«Река цветов и флагов величаво текла мимо трибун для почетных гостей, установленных на углу 67-й улицы…»

«Затем Бациса поволокли к вырытым неподалеку четырем могилам. Там, схватив труп за руки и за ноги, его в буквальном смысле слова швырнули в могилу. Расстрелянных похоронили в одежде, в какой они были в тюрьме, без гроба, без савана…»

«Миллионы радиослушателей во всем мире могли как бы незримо присутствовать при этом зрелище, так как «Голос Америки» вел непрерывную передачу, комментируя весь ход процессии…»

«В тот момент, когда тело Белоянниса, последним вытащенное из грузовика, было брошено в могилу, на кладбище, запыхавшись, прибежал какой-то человек и, взглянув на то, что происходит, разразился площадной бранью…

Это был один из директоров кладбища. Могильщики просто-напросто ошиблись и похоронили расстрелянных не в тех могилах. Все трупы были вырыты из могил и заново зарыты в других местах. К восьми часам утра все было кончено…»

«После окончания церемонии архиепископ Михаил, примат греческой православной церкви Северной и Южной Америки, провел торжественную службу в соборе Святой Троицы…»

*

Площадь Омония расположена на вершине треугольника, образуемого центральными улицами Афин: Стадиу, Пирея и Гермеса. Сейчас это просторная, благоустроенная, отлично вымощенная площадь с фонтанами, шум и свежесть которых чувствуется издалека, с подземными переходами, с несколькими входами в «афинское метро» — на электричку, идущую к Пирею.

После кажущейся тесной, хотя и не такой уж узкой, но запруженной лотками и замусоренной улицы Пирея площадь Омония кажется приветливой и открытой, как распростертые объятия, и в то же время замкнутой, как сдержанная улыбка знающего себе цену, но все же радушного хозяина.

Когда-нибудь эта площадь, которую так любил Никос, будет названа площадью Белоянниса.

Не все так просто, конечно, и не скоро это имя, которое огнем горит в памяти многих, появится на уличных табличках при выходе со Стадиу, Эоле и других улиц, вливающихся в площадь Омония.

Но это будет. Обязательно будет. И тысячи приезжих, которые едут из Пирея в Афины и сходят на станции «Монастериу», чтобы оказаться поближе к Акрополю, а затем бредут пешком по улице Пирея под аккомпанемент зазывных криков лоточников, станут выходить на площадь Белоянниса в полной уверенности, что она так называется уже сотню, если не тысячу лет.

И, блаженно жмурясь от мелкой водяной пыли, сквозь сияние мелких радуг станут смотреть они на бронзовую статую простоволосого человека в рубашке с расстегнутым воротом, запрокинувшего лицо свое к синему небу.

Все это будет. Обязательно будет. И не нужно особой фантазии, чтобы это представить. Лишь одно не поддается воображению: как застынет в темной бронзе эта умная и светлая улыбка, вся движение, вся ирония, вся грусть? Да возможно ли это? И нужно ли отливать в бронзе такую улыбку, которая, кажется может жить только в песнях или в стихах?

Нет, улыбка эта не для бронзы. Улыбке Никоса предназначена иная судьба.

Василики Белоянни:

«Пусть кровь моего сына, оросившая эту порабощенную землю, питает лишь цветы мира. А его улыбка пусть станет даром всех героев на свете, чтобы не пришлось плакать другим матерям».

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.