Улыбка химеры

Что же хочет услышать от него этот опер? Как объяснить ему, этому мальчишке в погонах, наверное, в душе искренне потешающемуся над ним, старым дураком, залезшим в постель своей невестки и погубившим обоих сыновей, что все это — трагедия? Трагедия его жизни, а не жалкий водевильный фарс с анекдотически непристойным концом?

— Это правда, — ответил Салютов. И удивился, что для выражения всего, о чем он думал только что, нашлась такая короткая фраза.

— У нас теперь есть запись вашей беседы с сыном, как я и предупреждал, — сказал Колосов. — Но эта запись оперативная, она не имеет никакой доказательной силы. Сейчас я вызову следователя прокуратуры. Вы подтвердите свои обвинения против Филиппа в убийствах гражданина Тетерина, гражданина и гражданки Таураге на допросе?

Катя за стеной ловила каждое слово. Услышала ответ Салютова:

— Нет.

Потом он добавил:

— Я не могу.

Шаги. Никита ничего не сказал, не настаивал — открыл дверь, вызвал конвой... Катя хотела было снять наушники, но один из оперативников отрицательно покачал головой: подожди. И что-то переключил в своей аппаратуре. Тихое шипение... Оперативник что-то черкнул на листке бумаги и пододвинул его Кате. Она прочла: «из другого кабинета».

В наушниках снова раздался голос Колосова:

— Ты сам к нам сюда пришел, парень. Не мы пришли за тобой, ты сам. Возможно, ты не думал, чем рискуешь. А может, тебе и правда уже все равно, раз ты так хотел, чтобы все сгорело... Сейчас приедет следователь. Вот бумага. Ты напишешь правду по всем трем эпизодам — с Тетериным, Таураге и его сестрой. Ты укажешь место, где прячешь свой пистолет и глушитель к нему. Ты напишешь всю правду обо всем этом. И это будет твоя явка с повинной. Так будет лучше для тебя. И для всех.

— Нет, — ответил Филипп. — Нет! — и голос его был похож на голос его отца.

— Да, — сказал Никита, — да, Филипп. Вот бумага, ручка. Без этого ты все равно отсюда не выйдешь. Разве ты не понял? Я этого просто не допущу.

Катя ждала. Долго. Услышала в наушниках сдавленные всхлипы.

Она сняла наушники. Вышла из кабинета. Возле дежурной части у стенда спортивных достижений собрались почти все сотрудники отдела убийств. Курили. Ждали. Катя от предложенной кем-то сигареты отказалась. Однако осталась ждать со всеми. Прошло время. Потом из кабинета в конце коридора вышел Колосов с несколькими листами исписанной бумаги. А в кабинет сразу же вошел конвой.

Выйдя из главка, Катя направилась по Никитскому переулку вверх, в сторону сияющей огнями Тверской. Зашла в круглосуточный продуктовый на углу, в кондитерский отдел. Мысленно подсчитала деньги, оставшиеся в кошельке от зарплаты, и устремилась к воздушному, украшенному сливочным кремом торту на витрине. Забрав у продавщицы коробку, позвонила по мобильнику Кравченко. Сказала, что она уже едет домой и чтобы он по дороге где-нибудь купил бутылку шампанского. Завтра — суббота. И если чартерный рейс снова не отложат, завтра вернется пилигрим Серега Мещерский. Спустится в их скромную долину с вершин своих Гималаев.

Катя с тортом направилась к метро. Заметно похолодало, однако, несмотря на мороз и поздний час, на улицах было людно и оживленно. Тверская, насколько хватало глаз, сияла ослепительными огнями рекламы. Вечерний затихающий город все еще был похож на разубранную новогоднюю елку. Но чем дальше от центра, тем меньше и меньше.

А в сосновом парке за городской чертой возле правительственной автотрассы было непривычно темно и тихо. Ни одно окно не горело в доме под черепичной крышей в глубине сосновой аллеи. Да и сама аллея была пуста и темна. На ней в этот поздний час не выстраивалась, как обычно, вереница дорогих иномарок, сворачивавших с Рублевки.

Но внезапно точно по волшебству на автостоянке казино вспыхнули все фонари: автоматически сработало освещение, хотя его никто не включал. А через секунду зажглось, засияло и гигантское неоновое панно на фасаде. И водители, ехавшие по шоссе, снова видели этот привычный маяк в ночи: неоновое поле цвело маками, сливающимися в один огромный цветок с лепестками, похожими на мельничные крылья «Мулен Руж», или на гигантский циферблат без стрелок. А потом лепестки опадали, превращаясь в рассыпавшуюся колоду карт: король червей, валет червей, валет бубен, дама червей, туз...

Издали с дороги картина на панно виделась ясно и четко, но чем ближе к казино, тем более расплывчатыми казались очертания и цветов и карт. Только по-прежнему слепили, пульсировали в ночи неоновые огни, точно живые. А если совсем приблизиться и внимательно посмотреть на фасад, можно было заметить, что за верхний край панно что-то зацепилось. И трепетало под порывами ветра, как белый флаг проигранной войны. Легкая газовая ткань, располосованная непогодой. Очень похожая на разорванную свадебную фату. Но, может быть, это были просто хлопья снега, взметаемые ветром...