Вложился кубами в интеллект, так как Суо настоятельно порекомендовала. Говорит, не хватает мощности для нашего давнего секретного проекта.
Эту неделю обдумывали договор, Суо сама его написала. Хрен подкопаешься.
Фактически я связываю себе руки в отношении Прасковьи, но, извините меня, я и так эти руки распускать не собирался. Так что, вообще ничего не поменяется.
Пусть хотя бы юридически, но навязанные мне нездоровые отношения будут прекращены. К дьяволу эту хрень.
Выехали на такси прямо с КПП института. Сели на самолёт, прилетели в Феодосию. На душе тревожно, папаня Прасковьи, несмотря на то, что потомственный богатей, дядька жёсткий, не зря она говорила, что его нужно опасаться. Бизнес ведёт бескомпромиссно, слабых душит, к сильным втирается в доверие и постепенно превращает в слабых. Его не любят, его боятся. Из того, что можно узнать в сети, сам он любит только одну вещь — деньги. Даже дочь для него скорее атрибут, на который он не жалеет денег, но не из-за того, что любит её до безумия, а потому что она должна быть не хуже других мажоров. Присовокупив к этому их принадлежность к конченым — хреновая картина… Прасковья говорит, что это она сама попросилась в их ряды, но я обнаружил около десятка фотографий из светской хроники прошлого — папаша с активно изображаемой гордостью обнимает свою пятнадцатилетнюю доченьку, прошедшую обряд посвящения в конченые. Хех…
Печально осознавать, что с кончеными вообще ничего нельзя поделать. Если за них государство, то идти против них — идти против государства.
Да и я идиот — полез в государственные дела. Вот зачем я сунулся в Хабаровск? Импульс, жажда мести. Пусть с родителями ничего не случилось, но легко могло. Это меня взбесило так, что я пришёл в себя уже в аэропорту Хабаровска…
И главное, если бы меня не отрезвила та кошмарная х№%ня в таёжной хижине, я бы так и считал, что поступаю правильно. А теперь… Теперь я понимаю, что без Суо давно уже сидел бы в изоляторе и ждал следователей ФСБ с целым рядом вопросов.
Суо права — нужно взрослеть. Счастливая сказка детства закончилась, началась страшная взрослая.
Прилетели в Феодосию, Парис пригнал мою Окушку, переговорили.
— Домой? — спросил меня брат.
— Нет, надо заехать к папаше Прасковьи. — ответил я.
— Оу… — покачал он головой. — Ты там поаккуратнее, Кипарисов — серьезный мужик. И опасный.
— Я знаю. — кивнул ему и завёл двигатель.
Парис уехал на такси, а мы едем на рабочий городок, там, на месте выкупленных старшим Кипарисовым руин первой городской больницы, стоит его особняк. Где-то десять лет назад, может больше, затеяли снос старой больницы, но земля там к этому времени стала стоить бешеных денег, поэтому сработали российские нанотехнологии и участок оказался непригодным для возведения нового здания больницы. Может оно так и было на самом деле, но хрен его знает. У нас страна такая — всегда ждёшь какого-то подвоха и второго дна.
Дед говорил, в его времена было так же, батя говорил то же самое, и я, похоже, говорить буду. Нескоро ещё это уйдёт от нас, ох как нескоро…
Приехали, ворота стального ограждения открылись, заехал, припарковал машину у ворот четырёхсекционного гаража.
— Главное, не дерзи. Он этого очень не любит. — попросила Прасковья, аккуратно захлопывая дверь моей Окушки.
Я кивнул. Не собираюсь. Если он, конечно же, не станет макать меня в дерьмо. Не то чтобы я имею богатый опыт общения с безумно богатыми людьми, но ждёшь. Ждёшь.