Начальник штаба группы армий генерал Буссе был человеком дела, одним из тех, кто, несмотря на свою близорукость, энергично высматривал, где, что и как можно организовать, и тем самым выигрывал в какой-то степени в глазах посторонних, особенно подчиненных, которым как раз этих качеств и недоставало.
Буссе очень мешало то, что люди обычно выходят из равновесия. Он осуждал командующих, которые нервничали в тяжелой ситуации, и даже критиковал ОКБ, которое все еще приказывало держаться. Однако критику, которую он мог себе позволить, можно было уложить в следующие слова: «Одному этого невозможно понять». Когда он произносил эту фразу, его полный подбородок и дряблые щеки начинали трястись, он принимался тщательно протирать очки, и его равновесие восстанавливалось. Короче говоря, Буссе целиком и полностью следовал во всем за Манштейном.
Подполковник Георг Шульце-Бютгер, руководивший в течение полутора лет у Манштейна отделом 1а, попал в это окружение отнюдь не случайно. Он очень быстро сделал военную карьеру благодаря своим способностям разбираться в оперативном искусстве. Его умение занимательно вести любую беседу, его справедливость снискали ему симпатии товарищей и начальников. К тому же он умел отбрасывать лишнее при описании событий, подавая их неприкрытую суть. Он был связан с генерал-полковником Людвигом Беком, который еще в 1938 году попал в опалу. И поскольку Вильгельм Штеммерман не мог знать подробностей, то он считал, что своими саркастическими замечаниями, отпускаемыми по поводу приказов фюрера, Георг Шульце-Бютгер больше скрывает, чем критикует. На основании этого генерал питал надежду, что в штаб-квартире группы армий он прежде всего может надеяться на поддержку Шульце-Бютгера.
Из размышлений, в которые погрузился генерал Штеммерман, его вывел телефонный звонок из штаба 8-й армии. Ему передали приказ вновь возобновить боевые действия на участке возле Стеблева, запретив впредь вести какие-то бы ни было переговоры с представителями обоих советских фронтов.
Генерал Штеммерман принял приказ к сведению. Разобравшись в обстановке и соотношении сил воюющих сторон, он понял, насколько опасным оказалось его положение. По-деловому оценив его, генерал мысленно сказал самому себе, что ни в каком случае не получит в верхах ни понимания, ни поддержки в вопросе о капитуляции, если только ему на это не будет отдан приказ свыше. Во всяком случае, согласованный отвод войск был бы одобрен некоторыми генералами. Но даже для этого ему необходимо переговорить с полномочными представителями советской стороны, а для переговоров с ними надо заручиться согласием Вёлера. Но кто знает, будет ли Вёлер просить это согласие у Манштейна или, быть может, рискнет дать его сам?
Думая обо всем этом, Штеммерман пришел к мысли, которая испугала его. Он понял, что настал момент, когда он должен действовать сам, если Вёлер и Манштейн не пойдут на этот шаг. И тут он по-новому взвесил возможность успеха в связи со второй попыткой Манштейна по деблокированию, которая будет не только не слабее первой, но и намного сильнее ее. И если он, Штеммерман, одновременно ударит с удвоенной силой из котла, то, возможно, что решение этой трудной задачи удастся найти с помощью оружия. Подумав так, генерал обрадовался приказу Вёлера — ему как командующему импонировало, что перед ним поставлена столь серьезная задача.
Штеммерман решительно подошел к карте и пригласил начальника штаба, чтобы тот доложил ему, насколько успешно действуют в направлении Малой Боярки его соединения, которым было приказано отбить атаку танковой группы русских, уже пришедшей в движение. Отдав это распоряжение начальнику штаба, генерал углубился в обычную для себя работу, требующую от него полной отдачи.
Часы показывали десять минут одиннадцатого. Через пятьдесят минут время, указанное в ультиматуме, истечет.
В то же время многие из несчастных, находящихся в котле, надеялись, что их командование выберет самый верный и надежный путь, чтобы вывести их из котла, что они построятся позади своих окопов, побросав оружие на землю, а затем не в ногу последуют вслед за своими командирами. Единственное, на что нужно будет обращать внимание, — как бы случайно не наступить на мину и не подорваться в самый последний момент.
Десять часов тридцать минут… Если бы точно знать, что русские на самом деле хорошо обращаются с пленными! Еще несколько месяцев назад немцы вообще не верили в то, что русские не расстреливают пленных. Однако немцы, попавшие к ним в плен, которые еще утром этого же дня были в своих подразделениях, выступили по мощным окопным говорящим установкам и тем самым опровергли ложь нацистской пропаганды. Так что вполне возможно, что, сдавшись в плен русским, будешь иметь больше шансов остаться в живых, чем тогда, когда будешь сражаться до последнего патрона или до трехдневного траура на родине, когда по тебе будут трезвонить все колокола, как это было после поражения под Сталинградом…