Улица Райских Дев

Подъехал длинный черный лимузин, и тотчас собрались зеваки. Это был лимузин Дахибы, богини египтян, – через три года после смерти президента Насера борьба за ограничение роскоши сошла на нет, потому что Саадат выставил из Египта русских с их призывами к социальной уравниловке. Богачи снова блистали драгоценностями и ездили на лимузинах, припрятанных во времена Насера. Дахиба была ярчайшей кинозвездой, богиней Египта – а египтяне желали, чтобы их богини жили роскошно, и любовались на ее великолепный лимузин. Но из сверкающего лимузина вышла не богиня Дахиба, а маленькая богинечка с двумя косичками и щербиной на месте передних зубов. С криками «Тетя Элис!» она кинулась в объятия Элис, которая крепко обняла ребенка, вдыхая запах свежевымытых детских волос.

– Ты едешь за покупками, дорогая? – спросила Элис с улыбкой.

– Да! Да! Мама обещала купить мне новое платье! – Маленькая Зейнаб называла «мамой» Камилию, но матерью этой девочки с железной скобой на ноге была Ясмина, а Элис приходилась ей не двоюродной, а родной бабушкой.

– Благослови вас Бог, прекрасная леди, – сказал Хаким Рауф, выходя из машины. Он изрядно пополнел, но превосходно выглядел в элегантном итальянском костюме, благоухая дорогим одеколоном и кубинской сигарой и, несмотря на ранний час, виски. Толстощекое лицо сияло искренней улыбкой. Элис приветливо улыбнулась в ответ:

– У вас все благополучно, мистер Рауф?

– Как видите, я процветаю, моя прекрасная леди! Но, – он развел руки, – я совершенно подавлен. Правительство запрещает мне снимать то, что я хочу. Я не могу снять настоящий фильм! Думаю, не поехать ли мне вслед за женой в Ливан, там, может быть, это удастся…

Рауф хотел снять фильм о женщине, которая убивает мужа и любовника. «В Египте суд может оправдать мужа, который убивает жену, но, – заявил Рауфу цензор, – мужчина убивает в защиту своей чести, а у женщины чести нет».

– А тетя Дахиба приехала из Бейрута! – весело кричала Зейнаб, дергая Элис за руку.

Элис посмотрела на девчушку, и сердце ее сжалось. Такая красивая, живой портрет шестилетней Ясмины, те же голубые глаза, но личико смуглое, как у отца. И эта высохшая нога, которую она волочит, пока еще не осознавая в детской беспечности своего убожества.

Двери женского клуба открылись, Камилия направилась к машине, улыбкой приветствовала Рауфа и обняла Элис.

– Хелло, тетя! Слышите, что там делается? Женщины готовы живьем изжарить президента Каддафи!

Камилия подняла на руки Зейнаб, поцеловала ее в щечку и нежно проворковала:

– Ну, как ты, моя птичка?

– Да ты же меня видела час назад! – удивилась девочка. – Мама, тетя Элис хочет мне купить шоколадное яйцо. Ты разрешишь?

Когда Камилия шесть лет назад вернулась из Порт-Саида и узнала о том, что случилось с Ясминой, Амира велела ей удочерить девочку. Ребенка назвали в честь святой Зейнаб, покровительницы калек. Девочку выдали за сиротку, отец которой погиб во время Шестидневной войны.

Став приемной матерью племянницы, Камилия тщательно охраняла свою репутацию, не встречалась с мужчинами, не выступала во второразрядных клубах.

Хаким Рауф стал ее менеджером и вел все ее дела. Камилия и Элис хранили тайну рождения Зейнаб, и Ясмина не знала, что у нее есть дочь. Элис хотела, чтобы Ясмина вступила в новую жизнь ничем не связанной и свободной от угрызений совести.

В машине Элис поделилась своей новостью:

– Знаете, Амира хочет, чтобы я поехала с ней в Саудовскую Аравию.

– Неужели она и вправду поедет? – воскликнула Камилия. – Всю жизнь я слышу, что она туда собирается. Но, тетя Элис, для вас это будет просто замечательно!

– Боже мой! – вскрикнула вдруг Элис. – Мне нехорошо.

– Скорее в больницу! – приказал шоферу Рауф.

– Нет! Не надо в больницу. В конце этой улицы – приемная Ибрахима, – прошептала Элис, кусая губы.

Амира подождала, пока Ибрахим кончил прием, и сказала:

– Я еду в Мекку, сын мой, и уже начинаю собираться. Ибрахим снял халат, аккуратно сложил его и с улыбкой обратился к матери:

– Я рад, что вы наконец решились. Но надеюсь, вы поедете не одна?

– Я просила Элис поехать со мной.

– И она согласилась?

– Сказала, что подумает, но мне кажется, что она согласится. Она несчастлива после отъезда Ясмины. Посещение святых мест возродит ее душу. А может быть, – добавила Амира, – и ты поедешь с нами?

Ибрахим молчал. Он думал, что после изгнания Ясмины Элис и он живут в одном доме, повседневными делами заглушая гнев и тоску, царящие в их душах. Элис пестовала свой английский садик, встречалась с несколькими друзьями-англичанами, американцами и канадцами. Ибрахим вставал до восхода солнца для утренней молитвы, завтракал, уходил в больницу, возвращался к обеду, уходил на прием частных пациентов, возвращался домой и до поздней ночи читал книги, отвечал на письма, слушал радио. И Элис, и Ибрахим подавляли этой рутиной воспоминания о том, что случилось в июне, о том ужасном дне, когда они лишились дочери.