Улица младшего сына

Увидев Володю, с которым он не встречался со дня их размолвки, Ваня кинулся было к нему, но на полпути остановился и двинулся дальше степенной и независимой походкой.

— Здорóво, Вова-корова!

— Здорóво, Ванька-встанька!

— Ты чего это тут? Тебя кто пустил?

— А я не спрашивался, меня дядя Ваня сам на машине привёз.

— Ой, и скажешь же ты!..

— Сам спроси, раз не веришь. Я с ним на грузовой — на винтовках сидел. Что?

Ваня посмотрел на него очень сердито:

— Ну, и всё равно ты ничего не знаешь, и нечего тебе знать. Выкатывайся отсюда!

— Это с какой же радости я выкатываться буду? Я к тебе в гости приехал.

— В гости домой ходят, а сюда тебя никто не звал.

— Да чего ты, Ванька, жабры топыришь, как барабулька? Говори уж, я ж и так всё видел. Тут, наверное, подземный склад военный будет, да?

— Ну, считай, что склад, раз ты всё видишь.

Они подошли к воротам шахтного двора. У входа их окликнул часовой — парень в комбинезоне, с винтовкой на ремне.

— Это со мной! — крикнул ему в ответ Ваня. — Батя из города захватил.

Володе было очень обидно, что Ваня так пренебрежительно кивнул в его сторону. Подумаешь — «со мной»! Но пришлось смириться, потому что часовой внимательно оглядел его и сказал Ване:

— Ты зря тут лишнего народа не води у меня, а то, гляди, и самого не пропущу в другой раз.

Когда они отошли от каменоломен, Володя загородил дорогу Ване:

— Слушай, Ваня, ты мне друг или кто? Говори всё. Не скажешь?.. Ну и не надо. Только имей в виду, ты мне больше не товарищ с этого дня. Настоящий человек, если друг, то уж всё доверяет. Ты моё слово знаешь. Я тоже всё-таки пионер. А уж лишнего болтать не имею привычке. Помнишь, сколько про ту надпись в шурфе не говорили?.. Скажешь или нет? Ну?

— Да что пристал! Зря серчаешь, — бормотал Ваня. — Не могу я тебе про то сказать. Я бате зарок давал, под честное пионерское.

— Так это — кому не говорить? Кому-нибудь! А я что? Кто-нибудь тебе или товарищ? Не хочешь, просить не буду.

— А ты никому не скажешь?

— Что я, правил не знаю?

— Ни словечка?

— Да ни звука!

— Под честное пионерское, говоришь?

— Под честное пионерское!

— Ну, гляди, Вовка! Если скажешь где, живой не будешь, так и знай.

Володя уже дрожал от нетерпения.

— Ну, так я тебе скажу тогда, — шёпотом произнёс Ваня, озираясь во все стороны. — Ты меня, Вова, видишь, возможно, последние разы. Наши в каменоломни уходят. И меня берут. Зачислили! — подчеркнул он гордо.

И Ваня рассказал, что уже несколько дней идёт тайная подготовка к переходу партизанского отряда в подземные каменоломни. Если немцы придут в Старый Карантин, партизаны скроются под землю и будут оттуда вести борьбу с фашистами. Туда, в каменоломни, уйдёт и дядя Гриценко, записавшийся в партизанский отряд. А тётя Нюша, мать Вани, останется с Дубиниными в посёлке.

* * *

Попутная машина в город должна была идти вечером. Было уже темно, когда дядя Гриценко, усталый, весь в известковой пыли, пришёл к себе домой. Вова ожидал его на крыльце. Он схватил его обеими руками за рукав куртки и зашептал в самое ухо:

— Дядя Ваня, постой минутку… мне надо с тобой поговорить.

— Ну, заходи в хату, там поговорим. Что ж тут, на холоду-то да в потёмках…

— Там не годится. Мне надо с глазу на глаз.

— Эге, понял я тебя, — добродушно сказал дядя Гриценко и, присев на ступени крыльца, стал сворачивать цигарку. — Это ты насчёт того, чтобы дома тебе не попало от матери? Ладно, добре. Возьму грех на себя, скажу — завёз.

— Да нет, дядя Ваня… Совсем не про то.

Володя огляделся. В посёлке сгущалась темнота. Кое-где в окнах появились огни, но сейчас же невидимые руки опускали чёрные шторы.

Посёлок затемнялся.

— Дядя Ваня… — зашептал Володя, — дядя Ваня, я всё знаю… Я знаю, к чему вы тут готовитесь… Дядя Ваня, ты должен мне помочь. Дядя Ваня, ты ведь сам обещал папе, что позаботишься обо мне. Вот и выполняй! Имей в виду: я тоже хочу быть в вашем партизанском отряде.

Бедный дядя Гриценко даже отшатнулся и разом встал с крыльца, замахав обеими руками на Володю.

— Що? — переспросил он, озираясь и, как всегда от волнения, начиная говорить с украинским произношением. — Який такий партизанский отряд? — Он опять махнул на Володю. — Да ты що! Ты с чего взял? Вот ещё сообразил! Выдумки какие…

— Никакие не выдумки. Бросьте, дядя! Я всё знаю. Немцы уже близко, вы уходите туда, вниз. И я хочу с вами, со всеми вместе. Я от тебя не отстану, дядя Ваня, всё равно. А если не возьмут меня в отряд, сам приду. Я ведь многие ходы там у вас знаю. Помнишь, мы с Ваней лазили, а ты меня ещё вытягивал оттуда? Мы ещё там вашу с папиной расписку на камне отыскали. Помнишь, мы тебя просили рассказать потом, как вы там с папой были в девятнадцатом году?

Трудно было говорить с дядей Гриценко: он больше отмалчивался, а если и отвечал, то крайне односложно.

— Ну, были там, — проговорил он, — воевали. А что в того? Не мы одни были. Народ…

— Ну и я хочу там, где народ. Люди воюют, а я что же — смотреть только должен? Нет уж, спасибо вам! Дядя Ваня, ну дядечка Ванечка, будь же человеком! Раз в жизни прошу — помоги!