Улица младшего сына

Он решительно повернулся к своим спутникам.

— Юлия Львовна… — начал Донченко.

— Юлия Львовна, — заторопился Клёнов, — вот мы все — Миша Донченко, и я, и Володя…

— Обо мне можешь не говорить, я сам, — остановил его Володя.

— Юлия Львовна, — сказал Клёнов и толкнул вперёд Донченко, — мы просим у вас прощения. Это я первый начал, я больше не буду.

— А потом я уж… — тихо добавил Донченко.

— А я, вместо того чтобы на них воздействовать, сам начал смеяться… потому тоже виноватый. Я, Юлия Львовна, вовсе не отпираюсь. И мы решили сейчас пойти сперва к вам, а потом прямо к Ефиму Леонтьевичу… Только мы не знаем, где он живёт.

— Ефим Леонтьевич очень плохо себя чувствует после сегодняшнего. Он больной человек, — сказала Юлия Львовна. — Я думаю, он уже лёг. Сейчас я пойду постучусь к нему.

Все трое невольно попятились к дверям.

— А разве он тут?..

— Да. Ефим Леонтьевич пока что остановился в нашем общежитии, ему дали комнату. На днях ему обещали квартиру от горсовета. Только вряд ли она ему понадобится, потому что он как будто собирается уехать из Керчи.

Мальчишки переглянулись в смятении.

— Может, ещё останется?.. — нерешительно спросил Володя.

— Мы его попросим, — подхватил Клёнов.

— Вытрите ноги и проходите ко мне, а я сейчас погляжу: может быть, он ещё не спит.

— А вы уже сами нас простили? — решил уточнить Володя.

Юлия Львовна пожала прямыми плечами:

— Ну, это там видно будет, это теперь всё зависит от Ефима Леонтьевича: если он согласится простить вас, тогда уж и мне придётся.

Она вышла из кухни, проводила мальчиков к себе. Светлана подставила ребятам стулья, а сама встала в сторонке, у стола, где лежали сложенные классные тетрадки.

— Поди, все отметки подсматриваешь? — съехидничал Володя. — Хорошо, когда мать учительница!

— Как тебе не стыдно, Дубинин! — возмутилась Светлана. — Ты что, маму не знаешь? Она ко мне ещё строже, чем ко всем, и дома ни одной тетрадки не показывает.

За дверью послышались шаги, мальчики вытянулись, вскочив со стульев.

— Вот пожалуйте, Ефим Леонтьевич, — сказала учительница за дверью, распахнула её и пропустила вперёд Ефима Леонтьевича.

Ребята робко взглянули на учителя. Он был в том же пиджаке, что и утром, но, должно быть, без воротничка, потому что левой рукой придерживал на груди поднятый отворот.

Ребятам показалось, что Ефим Леонтьевич очень оброс за день — так потемнели его щёки, и глаза под очками были красные, словно обожжённые.

— Здравствуйте. Вы ко мне? Что скажете? — тихо спросил учитель.

И Володя, став прямо перед ним, отвечал:

— Ефим Леонтьевич, пожалуйста, простите нас!

— А разве ты у них главный? — удивился учитель, вглядываясь в лицо Володи.

— Нет… Я весь день всё думал. Я и папе всё сказал, а он говорит: иди прямо и воздействуй. Я вот на них воздействовал, и они тоже теперь… Ну, говорите, что же вы молчите!

— Это я передразнивал, — еле слышно признался Клёнов.

И опять Донченко тихо добавил:

— И я немного тоже…

— А я… — сказал Володя, — я тогда на них не повлиял, а стал сам… Моя фамилия Дубинин Владимир, — неожиданно закончил он и поднял голову, прямо глядя в лицо учителя. — И мы вас очень просим, чтобы вы с нами занимались по истории!

Ефим Леонтьевич беспомощно развёл руками. Пиджак на груди у него раскрылся, обнажив что-то привязанное полотенцем — круглое, красное, булькнувшее водой. Поймав удивлённый взгляд ребят, Ефим Леонтьевич обеими руками запахнул пиджак и извиняющимся голосом забасил:

— Это пузырь у меня тут с холодной водой. Сердце у меня, ребята, немного пошаливает, горячее чересчур… Вот я его и решил остудить. А теперь уж не надо! — И он словно из груди вырвал пузырь и отбросил его на стул. — Я, ребята, из той породы чудаков, о которых один поэт сказал: «Извиниться перед таким — значит стать его лучшим другом…» Ну, вообще-то пустяки. Раз, говорите, заниматься — так всё в порядке. Будем заниматься, друзья.

— А в музей сходим? В лапидарий, на Митридат пойдём? — осторожно поинтересовался Володя.

— И в лапидарий пойдём, и на Митридат пойдём, и всё облазим, и всё будет хорошо. Верно, друзья?

И мальчики вместе со Светланой восторженно, раскатисто гаркнули:

— Верно!

Едва очутившись в тёмном дворе, друзья принялись от радости колотить друг друга и толкаться, а потом, обнявшись, плечом к плечу зашагали вниз по крутым тёмным улицам, распевая во всю глотку песню из кинокартины, которую они видели только в прошлое воскресенье:

Три танкиста, три весёлых друга —
Экипаж машины боевой…

Дома уже начали беспокоиться, когда на лестнице заскрипели перила, хватаясь за которые Володя в три приёма перемахнул через все ступеньки, и вот он сам появился в зале с довольной, улыбающейся физиономией.

— Ну? — спросил отец, загораживая ладонью, как щитком, глаза от стоявшей возле него настольной лампы. — Грех с души, душа на место?

Володя уже расстегнул пальтишко: под ним алел пионерский галстук.

Глава VII. Научная экспедиция

Это случилось вскоре после того, как Ефим Леонтьевич выполнил своё обещание и сводил весь класс в лапидарий.