Улица младшего сына

— «Мене-тебе»! — передразнил его Володя. — Только сел в поезд и уж на бок валится. А еще место у окна занял! А ну отсюда! Дай человеку, который интересуется, посмотреть!.. Садись сюда, Аркаша, поменяйся с ним.

Донченко пересел на место Аркадия и через минуту, грузно привалившись к Володе и притиснув его к самому окну, блаженно засопел. Володя раз-другой двинул его плечом, но Донченко, откачнувшись, тотчас же снова приваливался к нему. В конце концов Володе надоело это, в он смирился: ничего не поделаешь, начальнику научной экспедиции, вероятно, приходится терпеть и не такое еще. Но, как известно, зевота — вещь очень заразительная. Сонное настроение постепенно охватывало и Володю, тем более что ночь он спал дурно. Теперь его тоже начала одолевать дремота. Он долго боролся с ней, уже два раза стукнулся больно носом в холодное стекло, испуганно поглядел на Кругликова, который сидел напротив, но тот уже давно откинулся в угол и спал, широко открыв рот. Володя нахмурился, поглядел на стриженую макушку Донченко и сам привалился к его голове…

Он вскочил как встрепанный, когда услышал над своим ухом:

— А ваши билеты?..

… А между тем Алевтина Марковна, предвкушая, как она наконец уличит этого вруна Вовку, этого несносного мальчишку, в бессовестной лжи, изобличит его и выведет на чистую воду, поднималась по лестнице. Евдокия Тимофеевна, только что вернувшаяся домой с рыбного базара, еще издали услышала раскаты ее контральто:

— Евдокия Тимофеевна, душенька, вы только не волнуйтесь… Я вам должна такое сообщить!.. Ваш-то негодник, Вовка, вы знаете, где я его встретила? Вы даже не догадываетесь! Он с мальчишками в Феодосию уехал!

Крупный, еще живой бычок выскользнул из рук Евдокии Тимофеевны в лоханку и заплескался в ней, разбрызгивая воду по всей кухне.

— Ой, что это вы говорите такое, Алевтина Марковна?

— Поздравляю! Я так и знала, что он ко всему еще и наврал. Мне просто интересно было проверить. Он мне клялся, что вы знаете. Конечно, вы ничего и не слышали об этом?

— Куда же это он?..

— В научную экспедицию, говорит. На раскопки отправился. Ему, изволите видеть, необходимо Митридат с того боку разглядеть, отсюда ему мало!

— Господи, да что же он со мной делает! — окончательно разволновалась Евдокия Тимофеевна. — И Валентины, как на грех, нет, и Никифор Семенович в рейсе. Что же мне делать-то?

— Меня, главное, возмущает эта наглая ложь! И он еще, знаете, имеет дерзость отрицать. Вы бы только слышали, как он со мной разговаривал! Вы его недопустимо разбаловали, Евдокия Тимофеевна. Не мое дело вмешиваться в чужое воспитание, но если вы хотите послушаться доброго совета, то я вам скажу любя, по-соседски…

Но Евдокия Тимофеевна не слушала ее:

— Погодите, Алевтина Марковна… Погодите говорить! У меня и так голова кругом… Ведь он мне что-то сказал, когда утром уходил. Ей-богу, что-то сказал. Вот и вспомнила! Ну да, конечно, я на базар шла, а он к товарищам отпросился, к Кругликову, а потом подошел да и говорит: «Мама, как вернешься с базара, посмотри там у меня на столе, я тебе кое-что оставил, так ты обязательно погляди». А я, признаться, думала, опять какую-нибудь машину сообразил или корабль. Он уж меня прямо извел ими! Поглядеть надо…

Она торопливо прошла в комнату, где стоял Володин стол. Необыкновенный порядок царил сегодня на нем. Все было прибрано. Ни стружек, ни сора, ни обрывков картона, ни лужи от клея. Все стояло на местах: модели, банки с красками. Книги были сложены стопочкой, инструменты убраны в ящик, а посредине стола лежала уголком засунутая под линейку четвертушка бумажного листа с крупно выведенными буквами. Боясь почему-то взять записку в руки, Евдокия Тимофеевна нагнулась и прочла:

«Дорогая мама! Пожалуйста, не волнуйся. Я с ребятами поехал смотреть Митридат с обратной стороны. Это видно в Феодосии. Деньги на билет я взял из своей копилки. Володя».

Алевтина Марковна, любопытствуя, заглядывала через плечо. Потом она обернулась к комоду, где стоял на прежнем месте заяц, схватила его, заглянула под донышко в черный пролом, потрясла.

— Плакали денежки, адью!.. А я-то, наивная, подарила ему, рассчитывала, что это как-то повлияет, остепенит…

— Что же мне делать-то теперь? Побегу на вокзал! — сказала Евдокия Тимофеевна.

Она быстро собралась, заперла комнату, отдала ключ Алевтине Марковне, наказала, что передать Валентине, бросилась к дверям, на пороге обернулась и сказала:

— А все-таки, Алевтина Марковна, ведь не соврал!

Начальник вокзала сказал Евдокии Тимофеевне, что ближайший поезд на Феодосию отправится не раньше чем через пять часов. Он посоветовал обратиться в милицию и сам отвел туда совершенно растерявшуюся женщину. В милиции спросили, как зовут мальчиков, каковы они на вид, велели заполнить длинную анкету, написать заявление и обещали выяснить. Начальник вокзала сказал, что даст телеграмму в Феодосию.

Евдокия Тимофеевна осталась ждать поезда.

— Ваши билеты! — повторил контролер в узких железных очках.

Володя в страшном волнении предъявил три билета.

— А кто с вами? — спросил контролер.

— Вот они.