— И приказал Чапаев инженерам построить мост в три дня. Хоть по конструкции, хоть по инструкции — как им желательно. Да еще пригрозил: «Не построите — по-другому разговаривать с вами буду». Опять инженеры собрались; думали, считали, докладывают: «Товарищ командующий, мост через трое суток, как вы приказали, будет, но прямо надо сказать: на четвертые сутки весь мост поплывет. И если вы будете отступать, то, выходит дело, бойцам обратно через реку уже вплавь перебираться надо будет». А Чапаев обрадовался и отвечает: «Вот и хорошо! А отступать не будем. Чапаев не отступает! Мне только бы на ту сторону перебраться, а там — шут с ним, с мостом. Пусть хоть тонет». Ну, закипела работа. Тоже и мне довелось там топориком постучать. Уральск в степи стоит, лесов нет кругом. Телеграфные столбы мы валили — из них козлы ставили, упоры. А потом все в ход пошло: и двери с домов, и ворота, и заборы. Днем и ночью работали. Поверх упоров — значит, козел — бревна настилали, а на них клали плетни, двери. Случалось так, что водой козлы сносило — течение там очень сильное. А все-таки раньше чем через трое суток навели мост. И велел Чапаев переправляться. Пушки на руках протащили, потом обозные повозки перекатили. А мост качается, весь зыбкий… Вспомнить — жуть! Ну, все-таки переправились. Да так дали белоказакам, что они о наступлении и думать забыли. Где уж тут! Никак они Чапаева на этом берегу не ожидали. И погнал их Василий Иванович. А потом инженерам велел благодарность объявить в приказе «за лихую наводку моста». Так что, выходит, Вовка, не хуже твоего Спартака — пожалуй, еще и почище, а?
Все зашумели. Дядя Манто подхватил Володю и стал тормошить его, но Ковалев поднял руку, и слушатели опять угомонились.
— А хотите правду знать, к чему я это вам все рассказал?
— Хотим, хотим! К чему, дядя Ковалев?
— Ну, только условимся «ура» не орать, а то у меня голова со вчерашнего дня болит. Обещаетесь, не будете кричать?
— Нет, нет, не будем! — закричали молодые партизаны так оглушительно, что Ковалев прикрыл ладонями уши.
— Если вот так не будете, так вовсе я оглохну. Ну ладно, скажу. Был я сейчас в штабе. Там совещание только что кончилось. Скоро вам всем объявят решение. А решение такое, — и густой голос Ковалева загремел, — пробиваться будем, через камень выход станем прорезать! Жученков по карте своей место уже указал. Выискали под землей одну выработку далекую. Вот там в станем прорезать. И будем уходить в Старокрымские леса. Только работать придется всем порядочно: метров двадцать камня пробить надо. А что? И сорок, если надо будет, пробьем! Верно?
Глава XVI Последняя разведка
Казалось, уже целая жизнь прожита здесь, под землей! Странная, вчера еще считавшаяся невероятной жизнь, где не было деления на дни и ночи, где сверху, снизу, со всех сторон, вокруг и везде был один сплошной камень и лишь выточенные в его толще глубинные пустоты были ничтожным пространством, в котором возможно существование человека.
Но все шло своим порядком, строго соблюдаемым в подземной крепости. Гудели телефоны в штабе, сменялись караулы, выставлялось боевое охранение в секторы «Волга» и «Киев». На нижнем горизонте политрук Корнилов ежедневно вел с партизанами учебную стрельбу по свечкам. В Ленинском уголке Володя проводил в свободное от работы время пионерские сборы.
Впрочем, свободного времени теперь почти не оставалось.
В три смены, ни на минуту не останавливаясь, не ведая о том, ночь или день на земле, партизаны работали «на подземном объекте № 1».
«Объектом № 1», чрезвычайным и сверхударным, партизаны величали новую узкую штольню, которую прорезали теперь в одном из самых отдаленных секторов каменоломен, где тянулся на километры заброшенный, давно не разрабатываемый горизонт. Жученков определил, что место это находится далеко за пределами каменоломен, оцепленных немцами, и хорошо укрыто двумя холмами.
Пробиваться вручную изнутри, вести тоннель вверх, врезаться в толщу камня, нависшего над головой, осыпающегося, слепящего глаза едкой крошкой, было делом мучительным. Люди работали в полумраке, устроив из обрезков фанеры, а то и просто из газет защитные козырьки. Работали рьяно, упрямо, яростно, в душном полумраке, где клубилась разъедающая глаза известковая пыль. Долговязый дядя Яша Манто и тут, впрочем, находил немало поводов для своих неизменных шуток.
— Боже ж мой! — слышалось то и дело из узкой расщелины, где стояла укрытая фанерным щитом шахтерская лампочка и маячила похожая на огромное тощее пугало тень шеф-повара. — Боже ж мой, сколько на мою голову шишек достанется! Ведь это буквально на всех хватило бы с запасом.
— Это почему же? — спрашивали партизаны, предвкушая остроту.