Читаем Улетающий Монахов полностью

Улетающий Монахов

Курящая тетя, которая когда-то даже пела на сцене, у которой был без вести пропавший муж, щурилась на отставленный в руке дым, будто он ей лез в глаза, и эта ее значительность, эта ее временность, как бы сосланность в далекий Ташкент были хотя и простительны, но так заимствованы и узнаваемы, что Монахов опасался смотреть в ее сторону. Такое мог стерпеть только мудрый человек, как Зябликов (редкий случай, когда циничность успешно заменяет человечность). Наташа, та знала, что за человек ее тетя, сегодня выступавшая в роли матери, — это был репертуар. Монахов же избегал смотреть на тетю все-таки больше потому, что избегал каких бы то ни было подозрений в гарантиях.

— Может, ты прочтешь нам, Ленечка? — сказала тетя снисходительным грудным голосом.

— Да, да, прочтите! — заинтересованно поддержал Монахов.

— Наташа знает, ей не будет интересно, — сказал Ленечка.

— Прочти, — сказала Наташа. Ее обрадовал неожиданный интерес Монахова. — Я здесь пробовала ему прочесть и забыла.

В первый раз Ленечка кротко глянул на Монахова — как на вещь.

— Я его переделал, — Ленечка чем-то огорчился.

— Читай, не ломайся, — приказала Наташа.

— Ага, — сказал Ленечка и зажмурился. — Сейчас. Ага. «Рассвет». Это название. Значит, «Рассвет».

Как будто бы я умер, мир стоял…В нем не было меня, и понемногуОн очищался от того, что яПрисваивал, приписывая Богу.Так чуждо и прозрачно все во всем,И на глазах последний контур тает,Деталь случайную на память унесем:На горизонте дворник рассветает.Как добродушен и халтурен взмахЕго метлы! Игрушка… Как обидноМатерия мерещится впотьмах:Сквозь нас видать, коль мне себя не видно.Концу конец — начало всех начал:Мир так прекрасен, словно я в нем не был;Прозрачные значенья не сличалСо словом, а в начале было небо.И будто не бывало в нем меня……Лежит строка прощальная в конверте —Какая чушь! — как будто бы два дняПо почте жить удастся после смерти.

Сначала Монахова не покидало чувство неловкости от распева и качания Ленечки. Он, правда, почти сразу поверил, что Ленечка не прикидывается — это он уже знал. Он взглядывал на Наташу, потому что впервые получил такую возможность: она теперь на него не смотрела, волнуясь за Ленечку. «Она же его человек! — подумал Монахов с ревностью и удивлением. — Как она этого не знает?..» Тетя щурилась. Зябликов вертел в пальцах свою «беломорину», аккуратно просыпая из нее табак на газетку.

И что-то понравилось теперь Монахову. То ли он привык и преодолел стыд перед его чтением, то ли успокоился за Ленечку, что особенного позора не будет. Он слушал все внимательней и удивленней, зато Наталья совсем перестала слушать, от волнения — смотрела, как слушает Монахов…

— Скоро конец, — сказал Ленечка.

Беги скорей. Нас взяли на прицел.Нас окружили ложные понятья!..Стой до последнего. Пока не жив, но цел,Ты не прорвешь их ватные объятья.Вот формула! «Пока не жив, но цел». —Наркоз, эфир, фасованная прана…Ты опоздала, я же — не успел.Ты никогда не просыпалась рано…Приснись себе. На мой не-мой звонокОткрой босая… Это я. Не рада?..Не открывай. Взгляни в дверной глазок —Увидишь отворенной клетку сада.И нет меня. И будто глубокоВнизу обрыв. Туман пустой клубится.Как пролитое мимо молоко…Твой дом отплыл, отчалил, моя бикса!А ты осталась на его бортуИ смотришь в пустоту припухшим взглядом…И привкус металлический во рту…И на лице твоем легка досада.Ты и не знала, что в саду — обрыв…Крик петуха застыл там так высоко! —Вниз не смотри… Калиточку прикрыв,Ступай домой. Расстанемся до срока.

Все молчали.

— Раньше было лучше, — ревниво сказала Наташа.

Перейти на страницу: