Улей Хельстрома

— А ты можешь предложить альтернативу? — поинтересовался Хельстром. — Прежде чем отвечать, хорошенько обдумай последствия. По всей цепочке событий, которые вызовут наши сегодняшние действия. С Портером мы ошиблись. Мы полагали, что это один из тех чужаков, которых мы захватывали раньше и отправляли в чаны. Но мудрость руководителя группы прочесывания заставила меня обратить на этого пленника более пристальное внимание. Ошибка — моя, но последствия касаются всех нас. И мои собственные сожаления ни на йоту не изменят ситуацию. Проблема усложняется еще и тем, что мы не можем стереть все следы, оставленные Портером по пути к нам. Раньше-то мы могли действовать безо всяких исключений. И наши предыдущие успехи притупили мою бдительность. Долгая череда успехов не служит гарантией, что и дальше будут приниматься правильные решения. Я знал об этом, но все равно ошибся. Я не стану возражать против моего смешения, но не изменю прежнего решения относительно дальнейших действий, которое основано и на признании прошлой ошибки.

— Нильс, я не говорил о смещении…

— Тогда подчиняйся моим приказаниям, — произнес Хельстром. — Хотя я мужского пола, но руковожу Ульем по желанию Праматери. Она признала важность своего выбора, и более того, до сих пор реальные события почти не расходятся с ее предсказаниями. При радарном обследовании машины и этой женщины проверьте, не беременна ли она.

Старый Харви понимающе кивнул.

— Я помню о необходимости притока новой крови. Твое замечание будет учтено.

Хельстром отключил связь, и лицо Старого Харви исчезло с экрана. Он мог быть очень старым, и сознание Улья у него несколько притуплено жизнью во Внешнем мире, но он умел справляться со своими внутренними страхами. Поэтому он заслуживал полного доверия, гораздо большего, чем большинство людей Внешнего мира, воспитанных в условиях жестких ограничений, свойственных «диким обществам», как их называли в Улье. Старый Харви был хорошим работником.

Хельстром вздохнул, сознавая тяжесть ноши, которую взвалил на плечи: он руководил почти пятьюдесятью тысячами работников Улья. Некоторое время он вслушивался в себя, пытаясь настроиться на волну Улья, чтобы убедиться — в Улье все в порядке. Он ощущал его, как ровное гудение пчел, собирающих нектар в жаркий полдень, этот покой иногда был необходим ему для восстановления сил. Но на сей раз покоя не ощущалось. Хельстром чувствовал, как тревога передается по Улью вместе с его командами и возвращается к нему, как бумеранг. Нет, далеко не все в порядке.

Улей, как и каждый его обитатель, имел свою врожденную осторожность, заботливо отрегулированную Праматерью и теми, кого она выбрала в воспитатели. Сперва Хельстром возражал против производства документальных фильмов. Слишком близко к дому. Но афоризм: «Кто может знать о насекомых больше, чем рожденные в Улье?» — оказался сильнее его возражений, в конце концов, он и сам проникся духом кинобизнеса. Улью всегда требовался этот символ силы — деньги. Фильмы изрядно пополняли их счета в швейцарских банках, а эти деньги тратились на ресурсы Внешнего мира, в которых нуждался Улей — алмазы для буров, например. Непохожий на дикие общества, Улей, тем не менее, искал гармонии с окружающей средой, действуя таким образом, чтобы иметь возможность покупать необходимые услуги. Конечно, глубокая внутренняя связь, которая всегда поддерживала Улей в прошлом, поможет им и сейчас. «Фильмы — не ошибка!» — говорил он себе. В них было даже что-то поэтически забавное: напугать чужаков, показывая им реальность через фильмы о различных популяциях насекомых, в то время как иная, более глубокая реальность всходит на дрожжах страха, который она же и взрастила.

Хельстром напомнил себе строки, на которых настоял, внося их в сценарий последнего фильма: «В совершенном обществе нет места ни эмоциям, ни жалости — жизненное пространство не может быть истрачено на потерявших свою полезность».

После нового вторжения чужаков Хельстром вспомнил о пчелином волке, чьи хищнические набеги на улей нужно отражать всеми силами. В кооперативном обществе судьба каждого может оказаться судьбой всех.

«Нужно немедленно подняться наверх, — сказал он сам себе. — Я должен быть в центре всех событий и лично принимать решения по защите Улья».

Быстрым шагом Хельстром прошел к ближайшей общей ванной комнате, принял душ вместе с несколькими химически нейтральными женщинами-работницами, убрал щетину изготовленным в Улье средством для удаления волос и вернулся в ячейку. Там он переоделся в тяжелую одежду чужаков: коричневые брюки, белая хлопковая рубашка, темно-серый свитер и светло-коричневый пиджак. Носки и пара кожаных ботинок местного производства дополняли его костюм. После некоторого колебания он вытащил из ящика стола маленький пистолет и засунул его в карман. Оружие чужаков имело больший радиус поражения, чем парализаторы, и оно знакомо незваным гостям. Его можно использовать в качестве угрозы.