Улей

Ева непроизвольно морщится, когда Титов открывает их, зацепив краешком крышки за отвес дорогущей столешницы, и ударяя сверху ладонью.

Делая небольшой глоток врученного ей пива, ждет, пока Адам посмотрит ей в глаза.

И когда он это делает, желудок Евы скручивает до головокружительной тошноты. Его глаза больше не пустые. Они полны злости и похоти. Одуряющей похоти.

Исаева заставляет себя отвернуться, но не может от него оторваться. Наблюдает, словно загипнотизированная, за тем, как алчно Титов смотрит. Как резко дергается его кадык. Как напрягаются мускулы в сильном теле.

И ей безрассудно хочется, чтобы этот монстр слетел с катушек.

Манит его глазами. Просит выйти из-под контроля. Только Адам понимает, что Ева желает этого лишь затем, чтобы снова его оттолкнуть. Медленно опускает веки. Прикусывает уголок губ. Снова смотрит на нее.

"Глупая-глупая Эва, ты вовсе мне не нужна".

Отпивает сразу половину бутылки и, наконец, подходит к девушке. Останавливаясь напротив, касается пальцами вздернутого подбородка.

Врезается взглядом.

— И все же, таких, как ты, у меня еще не было.

— После меня, других у тебя уже не будет.

Обещает это себе и ему. Только Титов не воспринимает ее слова серьезно.

Упирается в стиснутые колени Евы ощутимо-твердым пахом и застывает на ней изучающим взглядом. Она буквально ощущает, как крутятся шестеренки в его гениальном мозгу, пока он вспоминает что-то из ее дневника.

"Кто я?

Все смотрят на меня. Но человек, которого они видят перед собой, не Ева Исаева. Это просто девушка, что играет Еву Исаеву. Я не допускаю эмоциональной привязанности к этому персонажу, чтобы не ощущать по- настоящему все то, что она чувствует. И тогда, ночью, меня колотит от перезарядки. Я не могу уснуть. А если засыпаю…. Мне снятся кошмары, и я кричу. Кричу так, что просыпаются родители. Но они давно не заходят в комнату, чтобы успокоить меня. Я расстраиваю их.

Что же до моих чувств?

Безумие. Отчаяние. Хаос. Сумятица у голове.

О, Боже мой, я просто пытаюсь жить… Выживать".

Дыхание Исаевой слабеет, а глаза вспыхивают.

— Прекрати, Адам, — сердито шипит она. — Ты не можешь продолжать изучать меня, словно подопытную. Нельзя так делать. Так никто не делает. Люди не хотят знать друг друга настолько глубоко. Потому что это рушит все границы и делает их слишком близкими. А это, уж поверь мне на слово, может причинить боль нам обоим.

Но Ева лукавит.

В действительности, больше всего на свете она хочет, чтобы кто-то узнал ее по- настоящему. Чтобы увидел то, что она скрывает внутри себя. Чтобы показал ей нечто иное, помимо жестокости и боли.

— Поздно, Ева, — Адам стучит пальцем по своему виску. — Я уже все запомнил. Теперь мне предстоит самое интересное. Выяснить, честна ли ты перед собственным сознанием.

Девушка сглатывает.

— Как пожелаешь, Адам… Смотри только, не захлебнись. Ибо я тебе не понравлюсь. Но отвергнуть меня ты уже не сможешь.

Титов опускает руки Еве на бедра, и она задыхается от того, как тяжело и горячо они ощущаются. Чувствуя, как по телу разливается лихорадочное тепло, сжимает ноги крепче. Ремень Адама задирает тонкий капрон и холодит ее колени, но она не может заставить себя пошевелиться. Застывает, подобно статуе.

— Говоришь глупые вещи, Ева. Но мне нравится тебя разочаровывать. Из нас двоих ты будешь единственной пострадавшей стороной.

Девушка спешно перемещает взгляд. Что-то ищет в глазах Титова. Нечто важное для себя. Только он замыкается, не дает ей ответов.

— Чтобы ни случилось… — отчаянно выдыхает она. — Запомни, не хочу с тобой дружить.

— Мы не друзья, — грубо отрезает парень.

— И никогда ими не станем, — горячо настаивает Ева. — Даже если я мертвой лягу, не приходи ко мне, Титов. Останься за чертой, — заключает сделку с монстром и с собственной безумной натурой.

— Не приду, — легко обещает он ей.

— Хорошо, — выдыхает Исаева с облегчением. Отставив пиво на столешницу позади себя, берет Адама за руку. — А теперь послушай, каким будет твое испытание.

— Субъект. Информация. Действие, — равнодушно внимает ее указаниям Титов.

— Павел Исаев. Двадцать девятое октября, морской бизнес-центр. Знакомство, — решительно выпаливает девушка, и безразличие Адама сменяется коварной ухмылкой.

Склоняясь, он задумчиво перебирает выбившуюся прядь ее волос.

— По рукам?

— По рукам, аномальная моя.

Беспечные, неуравновешенные, аморальные дети.