Улей

Любить не просто. Но легко быть уверенным в том, что испытываешь то самое определяющее всю твою дальнейшую жизнь чувство. Это ни с чем не спутать, не сравнить. Как бы ты ни пытался сопротивляться, в душе все становится понятным сразу же. С первых минут.

— Где, Эва? — нетерпеливо подталкивает жену к дивану. — Здесь?

— Здесь, — соглашается девушка.

Приземляя Титову задницей на скрипучую кожу, опускается между ее ног на колени. Резко двигает ткань ангорового платья по бедрам, сразу выше трусов.

Руки горячие. Быстрые. Обжигают и воспаляют все нервные окончания на теле Евы. Внизу живота становится жарко до сладких судорог. По позвонкам несется беглая дрожь из безумных мурашек. Ни вдохнуть, ни выдохнуть — распирает грудную клетку.

Давно уже не играют, регулярно занимаются сексом, не скрывают своих любовных чувств, а все равно что-то такое происходит в этот раз — просто сносит крышу.

Стянув платье и белье с Евы, Адам притормаживает. Плывет по ее обнаженному телу пылающим взглядом. Вот оно, его яблоко порока — Эва. Вкушает и вкушает, а все ему мало. Мало. Любит ее. Любит ее любить. Любит ее до сумасшествия.

На его рубашке ни одной пуговицы не остается. Летят в стороны. Да и рубашка повисает на предплечьях. Исписанная чернилами грудь тяжело вздымается, когда Ева ведет по выпирающим мышцам пальчиками. Только касаться Титова уже божественно приятно.

Запустив руки в копну тяжелых волос, он накрывает ее распахнутые губы ртом. Прижимается всем телом. Вжимается пахом, и девушка тут же выгибается под ним дугой. Адам уже знает, что это не какая-то уловка. Женщина выполняет идеальный анатомический прогиб в момент истинного возбуждения. Это природа. Этому не нужно учиться, поясница прогибается естественным образом. Мышцы сокращаются, кожа дрожью покрывается.

Смещаясь, захватывает губами колышущийся сосок. Втягивает. Всасывает. Слушая, как Ева рычит и стонет. Трогает ее между ног пальцами. Раскрывает складочки, утопая в горячей влаге.

Тяжело выдыхает, опаляя бледную кожу. Отстраняясь, толкает девушку по дивану выше. Вдыхает пьянящий запах ее возбуждения. Прижимается языком. Вкушает с наслаждением. Лижет и всасывает нежную плоть, попутно придерживая руками, дергающиеся и дрожащие ноги Евы.

Она его. Только его. Повторяет себе это, как одержимый.

Ради нее весь мир. Ради нее. Все.

— Адам… — упираясь стопами, Ева ползет бедрами выше по дивану.

Дрожит и задыхается. Нуждается в передышке. А ведь они только начали…

Приподнимаясь, смотрит на нее, как голодный зверь.

— Твои глаза, Титов… Не ад и не рай. Точнее, и то и другое — неразделимо. Целая вселенная.

— Добро пожаловать, милая. Прогуляемся? Не боишься?

— Спрашиваешь еще?

— Спрашиваю, я же воспитанный, — ложится сверху, стараясь не давить сразу всем весом.

— Давай, — стонет Ева нетерпеливо.

— Даю.

— Боже… — он так резко входит в нее, речь Евы сразу же обрывается, а глаза закрываются. — Боже…

— Не зови его сейчас, Титова, — с хрипом подается назад и снова толкается. — Неудобно будет.

— Боже… Титов… О, Адам… — дрожаще и уязвимо звучит. — Можно я тебя… чуток поцарапаю?

— Тогда я тебя… покусаю, — ускоряясь, подхватывает ее под ягодицы.

Диван скрипит громко и протестующе. Еще и доска какая-то внутри трещит после каждого толчка. Титов мимоходом решает выбросить никчемный предмет интерьера на свалку. Сразу же после того, как закончит.

— Адам?

— Что? — едва хватает дыхания, чтобы выдохнуть один этот вопрос.

Не прекращая глубоких размеренных толчков, ведет рукой по девичьему телу. Просто потому, что ему нравится ощущать хрупкость Евы. Не только стандартный набор прелестей: задницу, промежность и грудь. Ее плечи, руки, ребра, выпирающие ключицы, тонкую шею, острый подбородок — слепо движет ладонью. Ласкает и гладит нежную кожу.

— Моя.

— Адам?

— Ну… что?..

— Я… люблю… тебя…

— Я люблю тебя… И я люблю тебя, моя Эва… И трах*ть тебя… трах*ть… трах*ть… Вот так… так…

— Да… Хорошо так…

Повернуты на физической близости. По чуть-чуть любить так и не научились. Не умеют сдерживаться. Отдаются без оглядки. И берут так же жадно.

Улетают.

— Тише… тише… — зачем-то просит Титов.

Знает же, что это невозможно. Сам двигается слишком резко и быстро. Неосторожно. После, увидев следы на коже Евы, жалеть будет. Сейчас не может остановиться.

— Красивая моя… — кусает в шею, тянет соленую кожу губами. — Аномальная… — чуть ниже еще раз кусает, всасывает безотчетно.

— Ох, Адам… Адам… — хрипло и протяжно стонет Ева, выгибаясь.

Замирает, не дыша. Хватает ртом воздух. Содрогается всем телом. Разбивается в наслаждении. И Титов, не сдерживаясь, следом.

Мир вокруг них гаснет. Тускнеет и меркнет. Чувства и эмоции взрывают воздух. Накрывают все вокруг хмельной пеленой.

***

Позже, убирая беспорядок, который устроили, Титов выступает с возмущениями по поводу дивана.

— Скрипел, словно мы его убиваем.

— Я, честно говоря, думала, что мы его сломаем.

— Может, и сломали, там внутри что-то трещало, — задумчиво проводит ладонью по тугой черной коже. — Или кто-то до нас сломал.