Улей

— Шурик позвонил мне, как только стало известно, что тебя собираются везти на "Коркут", — произносит сдержанно Адам. — Выиграли немного времени, до того, как Исаев сам сообщил, что вы ждете меня здесь.

Охранник кивает, а Адам добавляет:

— Мы рассчитывали, что он будет где-то поблизости и отведет от тебя прямую опасность.

Шурик снова кивает.

— Когда вас рвало, простите, никто из парней не горел желанием к вам прикасаться. Воспользовавшись этим, я поднял вас и поспешил приставить пистолет, чтобы никто другой этого не сделал. Простите.

— Перестань извиняться, Шурик, — останавливает Ева его мучительные изъяснения.

— Все это очень страшно. Все, что произошло. Но мама была права. Ты несколько раз спас мне жизнь.

В этот момент спецы выводят скрученных арестантов. Ева не мигает и не меняется в лице, когда мимо проходит отец. Ей не хочется распылять на него хоть какие- нибудь эмоции. Больше ему нет места в ее душе.

В конце концов, гнить в тюрьме — для него самое оптимальное наказание. Там-то его царские замашки подшлифуют.

— Ева, — окликает девушку Градский. — Наши сотрудники проверили ваш дом. С дедом все в порядке. Он был заперт в одной из комнат. Пришлось забрать его в больницу, но состояние, как мне сказали, не критическое.

— Спасибо.

Градский кивает и похлопывает Титова по плечу.

— В подвале нашли Халюкова, — сообщает он ему.

— С*ка…

— Состояние крайне хр*новое, но врачи уже работают.

— Сообщи мне, как только будут какие-то новости.

— Не вопрос. Несколько хороших вестей есть уже сейчас. Приходько задержали в аэропорту.

— А Круглов?

— Кругловых сын на даче нашел. Удушье газом.

[1] Цитата из к\ф "Плохой Санта".

День восемьдесят шестой (3)

***

Рассвет, до которого она не рассчитывала дожить, Ева встречает дома. Терентий Дмитриевич вышагивает по гостиной с телефоном в руках. Взвалив на себя организацию похорон Ольги Владимировны, он обзванивает морг, похоронное бюро и родственников женщины. У них с матерью Евы оказалось больше общих знакомых из прошлого, чем Ева предполагала. Звонки то и дело затягиваются, как только собеседники понимают, с кем разговаривают. Терентий Дмитриевич ведет себя вежливо и корректно. Он не матерится и не злится. Не раздувает грудь колесом, когда сказанное вызывает у него недовольство. Его поведение радикально отличается от… от того, что привыкла видеть Ева.

Адам сидит рядом с Евой на диване. Попеременно меняя положение рук, он то гладит ее ногу, то обнимает за плечи, то теребит подсыхающие после душа волосы, то зачем-то, скорее всего, безотчетно, щипает, будто траву, махру ее халата. Захара, чувствуя себя необычайно обделенной вниманием Евы, несколько раз подшучивает над ними, втискиваясь на диван с другой стороны от подруги.

— Теперь к тебе не приблизиться, Титова. Сменила фамилию — пиши пропало.

Адам, выбрасывая руку, через Еву шутливо щелкает Дашку по носу. На что та фыркает и обвиняет его в эгоизме.

Диана периодически маячит с чаем и закусками, пытаясь накормить молодежь и семью. К ее огромному неудовольствию, все присутствующие, вяло поклевав, отказываются от добавки, что не мешает ей через полчаса повторно опросить каждого из них на предмет голода и жажды.

София пытается увлечь Еву в какую-то игру, всовывая в руки то одну, то другую куклу.

— Смотри, эта куколка умеет плакать… А эта плюется, если ее намочить… А эта писается, — звонко смеется Софи.

И Титова, неожиданно для самой себя, поднимает девочку с пола. Усадив к себе на колени, крепко-крепко прижимает к груди. Вдыхает запах шелковистых волос, касается губами божественно-мягкой щечки.

— Ты такое чудо, Со… — и только тогда начинает плакать.

Обнимая и обнимая девочку.

Возможно, в этот момент видит в ней себя. Маленькую, любознательную, активную и добрую. А может, просто ей начинают нравиться дети. Никто не должен их обижать. Никто.

— Не плачь, — стирая пальчиками слезы Евы, просит София. — Все у тебя будет хорошо. Как заживете с Адамом! Закачаешься, — заявляет девочка непосредственно и восторженно. — С Адамом точно не будешь грустить. Он веселый. Самый-самый!

— Софи не обманет, — невозмутимо выступает в поддержку сестры Адам. — Слушай, слушай, Титова. И запоминай.

По комнате разлетаются смешки-всхлипывания Дашки и Дианы. Их ведь тоже хлебом не корми, дай поплакать.

Группа поддержки пополняется Мариной Станиславовной и Германом.

— Я чуть сознание не потеряла, когда заметила, что тебя нет. Не представляла, куда бежать и что делать. Мы с Германом по всем этажам… И телефон твой не отвечает…

— Рада, что с вами все хорошо, — искренне говорит ей Ева, не желая больше рассусоливать эту тему.

— А я счастлива, что ты жива-здорова. Но обещай, что на Бали мы все-таки полетим. Нужно тебе переключиться от этой мерзкой погоды, — ободряюще улыбается женщина, которую Ева никак не может научиться воспринимать как свекровь.

Впрочем, разве в этом деле нужны какие-то особые правила и отношения? Ей, кажется, нет.