Уксус

– Так быстро? – она грустно посмотрела на меня и провела рукой по волосам, размышляя. Потом улыбнулась своим мыслям и тронула меня за локоть. – Пойдём, я тебе кое-что покажу…

Мы прошли в комнату. Девушка в чёрном платье приблизилась к кованной этажерке в углу и чиркнула спичкой, потом ещё одной и ещё. Вскоре комната наполнилась тяжёлым запахом ароматических палочек, по углам задёргались тени от зажжённых свечей. Я огляделся. Со стен клочьями свисали обои, потолок в углу украшала на манер дорблю плесень, паркет был изъеден древесным жуком.

– Иди сюда, садись, – сказала девушка в чёрном платье и указала на софу с торчащими кое-где пружинами. Я подошёл и сел на край.

Девушка в чёрном платье достала из шкафа пыльный патефон и коробку с пластинками:

– Я коллекционирую тишину.

– М-м-м, – ответил я.

Она поставила патефон на пол у моих ног, подошла к окну и потянула чёрный шнурок. Толстые многослойные гардины медленно опустились, почти полностью скрыв от нашего слуха навязчивое ночное бормотание большого города. Девушка закрыла дверь в комнату и принялась перебирать пластинки. Я слышал лишь шорох её пальцев и еле уловимый шёпот, слетавший с обветренных губ. Наконец она что-то выбрала, поставила пластинку и покрутила ручку патефона. Пластинка закружилась, патефонная игла зашуршала, девушка в чёрном платье радостно посмотрела на меня. Текли секунды. Смоляной диск беззвучно крутился, я загипнотизированно смотрел на него, а девушка в чёрном платье – на меня. Едва отрешённость оставила меня, я услышал вопрос:

– Тебе нравится?

Я пожал плечами.

– Это запись тишины в одном из подвалов блокадного Ленинграда, сделанная сразу же после бомбёжки. Как ты можешь слышать, в подвале никого нет, хотя прежде там проживало около тридцати человек. Все погибли!

– Кем была сделана запись?

– Не знаю.

Девушка в чёрном платье поменяла пластинку и покрутила патефонную ручку:

– А это ночная тишина в клозете в небольшой квартирке на окраине Парижа 30-х годов.

Я ничего не ответил, искренне силясь уловить разницу, но тщетно. Шеллачная пластинка кружилась, игла шуршала, спираль времени винтом проворачивалась сквозь мою явь. Когда диск остановился, девушка в чёрном платье сняла его и бережно положила в бумажный конверт:

– Знаешь, у меня есть невероятная пластинка… с записями замиксованной тишины… Какие-то ретро-диджеи постарались! Хочешь послушать?

Я пожал плечами. Она поставила новую пластинку и покрутила патефонную ручку. Игла зашуршала по вращающейся поверхности. Я уставился на паркет, спустя неопределённое время девушка в чёрном платье испытующе посмотрела на меня и спросила:

– Ну как тебе? Это тишина пустыни, смешанная с молчанием морга и с безмолвием в квартире, где жил серийный убийца, – я машинально покивал, продолжая делать вид, что слушаю. – Сильно, верно? Какой обертон беззвучья! Средоточие идей… Интенсивность… Что же ты? Неужели не слышишь?!

Я не ответил. Девушка в чёрном платье внимательно оглядела меня и сказала:

– А ты пальто так и не снял…

– Да-а-а, не снял…

– Не жарко? – спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила говорить, – странно, что ты не умеешь слушать тишину… Тишина – это очень важно! Тишина, записанная на пластинку, – это по сути чёрный квадрат, нарисованный Малевичем.

– О-ох, – вырвалось у меня.

– Что? – девушка в чёрном платье приподняла правую бровь.

– Да так, ничего…

– Нет уж! Говори!

– Чёрный квадрат…

– Что «чёрный квадрат»?

– Ну-у-у, – мне было лень говорить, но сердитые глаза напротив требовали объяснений. – Ты, так же как и твой друг, ищешь смысл в «Чёрном квадрате»…

– Да, ищу. Ведь смыслы есть везде! Если есть «Чёрный квадрат» в живописи, почему не может быть «Чёрного квадрата» в музыке? Тишина – это своеобразный «Чёрный квадрат», только не в красках, а в звуках…

– Хорошо, – беспомощно выдохнул я.

– Что? Ты не согласен?

– Согласен, – с готовностью закивал я, обрадованный нечаянной возможностью столь легко и быстро закончить спор.

Девушка в чёрном платье достала из коробки с пластинками спичечный коробок, извлекла оттуда новую иглу и склонилась над патефоном:

– Я плохо обращаюсь со своими пластинками… Позволяю иголкам царапать их. Одна иголка – одна сторона пластинки. Это по правилам! В противном случае иголка начинает тупиться и карябать поверхность. Когда-нибудь, надеюсь, я стану бережливее…

Девушка в чёрном платье приладила иглу, поставила новую пластинку и покрутила ручку патефона. Диск цвета воронова крыла начал привычное вращение, игла знакомо зашуршала:

– Это тишина особенная, наступившая после того, как смолкли неустанно гомонящие три часа кряду филиппинские петухи, к слову сказать, совершенно демонические создания!

– Ты слышала филиппинских петухов?

– Нет, я слышала тишину, которая рождается после. И ты её сейчас слышишь тоже…

– И что эта тишина даёт тебе возможность определить эмоциональные процессы, характерные для филиппинских петухов?