Госпожа Норико моет посуду. Горячая струя хлещет в мойку, и госпожа Норико, задумавшись о чем-то своем, рассеянно трет тарелки. Небольшая горка, оставленная с утра мужем и детьми, подходит к концу, и вот уже госпожа Норико берет в руки большое китайское блюдо. Она сует его в воду, несколько раз проводит тряпкой — и тут дракон, нарисованный на блюде, поднимает голову и больно кусает ее за палец. От неожиданности госпожа Норико роняет блюдо в мойку, а дракон, словно только того и ждал, вспархивает с его поверхности и начинает бестолково метаться по кухне. Госпожа Норико охает и, схватив кухонное полотенце, бросается за беглецом. Она неловко подпрыгивает и машет своим оружием, но маленький раскрашенный китайский дракон ловко уворачивается, негодующе верещит и удирает в большую комнату. Там он цепляется за штору на самом верху и оттуда принимается ругаться по-китайски на госпожу Норико, время от времени показывая маленькие острые зубы и выдыхая крохотное, сантиметра в два, пламя. Госпожа Норико пытается сбить дракона, но то ли полотенце недостаточной длины, то ли госпожа Норико несколько низковата — ничего у нее не выходит. Госпожа Норико принимается размышлять, идти ли ей за шваброй или подтащить к шторе старый сундук и попробовать еще раз, но тут в дверь звонят. Госпожа Норико тяжело вздыхает и идет открывать. Это соседка, госпожа Юми. Она забежала на секунду — спросить, не найдется ли у госпожи Норико немного соевого соуса, она затеяла готовить окономияки и немного не рассчитала. Конечно, правильнее было бы пойти в магазин, но они откроются только через полчаса… Госпожа Норико протестующе машет руками и приглашает госпожу Юми зайти. Дракон на шторе верещит, и соседки начинают оживленно обсуждать невоспитанность нынешних вещей. То ли дело раньше, лет тридцать назад. А до эпохи Мэйдзи? Сходятся на том, что во всем виноваты китайцы. Да и что с них, право, возьмешь. Госпожа Норико делится с госпожой Юми своими соображениями о швабре, но госпожа Юми ее отговаривает: шторы жалко. Единственный способ утихомирить маленького китайского дракона — это подослать к нему самку маленького китайского дракона. Но где ж ее взять? Госпожа Юми молчит, и госпожа Норико задумывается. Ведь госпожа Юми на самом деле тануки[1]. Конечно, госпоже Норико не положено об этом знать, но она знает. Какие, в самом деле, тайны могут быть у соседей в этих городских высотных коробках? Впрочем, госпожу Норико вовсе не беспокоит происхождение госпожи Юми, у каждого свои слабости, и, напротив, таланты госпожи Юми сейчас очень бы пригодились. Как бы потактичнее это обставить? Госпожа Норико просит прощения и говорит, что внизу, в прачечной, у нее стирается белье и сейчас самое время кинуть еще одну монету, так что не извинит ли ее госпожа Юми и не будет ли так любезна подождать пока… Разумеется, госпожа Юми с удовольствием подождет и проследит, чтобы дракон ничего не натворил. Госпожа Норико выскальзывает в коридор, ждет за дверью минут десять и возвращается обратно. Оказывается, пока она отсутствовала, дракон решил спуститься вниз и теперь снова свернулся кольцами на лакированной поверхности большого китайского блюда. Соседки некоторое время обсуждают цены на рынке, вырубку лесов в Чугоку и последние новинки моды в Гинзе. Потом, захватив соус, госпожа Юми уходит, и госпожа Норико принимается раздумывать, что бы приготовить на вечер. Госпожа Юми обязательно занесет в подарок окономияки, когда придет возвращать соус, так что нужно вручить ей что-нибудь в ответ. Тануки или нет, с соседями нужно поддерживать хорошие отношения. Тем более что госпожа Юми как раз очень приятная соседка. «Хирёзу, — думает госпожа Норико. — Я приготовлю хирёзу[2]». К тому же так получится изящная двусмысленность. Госпожа Норико улыбается своим мыслям и начинает собираться в магазин.
ШАНЯ
Шаня молчала. Она не умела говорить. У нее были большие уши, чтобы слушать тишину. Она и слушала тишину. Среди птичьего гомона, шелеста листьев и хвои, жужжания шмелей и комариного писка — выслушивала тишину. Это было что-то вроде ее работы.
Шаня жила под елью. Там всегда было тепло и уютно. Когда шел дождь, он скатывался по мощным широким еловым лапам, как по крыше, и Шане было сухо и хорошо. Она слышала тишину сквозь дождь и сквозь ветер. Но лучше всего было, когда выпадал снег и лес замирал. Тогда тишина изливалась отовсюду сильными свободными волнами. Можно было даже не вслушиваться.
Однажды еловые ветви, скрывавшие Шаню, раздвинулись, и она увидела человеческого ребенка. Ребенок говорил. Люди вообще всегда говорят.
— Деда, деда! — сказал человеческий ребенок. — Смотри, кого я нашел! Кто это? Кто это?
— Это, по всему, шаня, — поведал высокий седой человек в ватнике, больших кирзовых сапогах и с бородой. Он был чем-то похож на лешего.
— А оно не кусается? — визгливым голосом поинтересовался другой человек. У этого человека были длинные волосы и большая выпуклая грудь. — Оно не опасно?