Уксус и крокодилы

Каждую ночь они бродят по ночному парку, а потом пьют чай у костра и смотрят на свет маяка Хелене очень хочется поцеловать Рона, но ей неловко. «Слушай, — говорит она, — как получается, что я всегда просыпаюсь дома?» Рон пожимает плечами. «Я хочу увидеть тебя днем», — говорит Хелена. «Для этого, — серьезно отвечает Рон, — нужна цветная фотография. А у нас только черно-белая». В свете костра волосы у него светятся тусклым золотом.

* * *

Из каждой почты Хелена тщательно выбирает листки с фотографиями пропавших детей. Через полгода ей снова попадается фотография Рона. Хелена вешает ее рядом с предыдущей и поражается разнице. Фотография, думает она, обработана в соответствии с возрастом. Надо же, как он вырос за эти полгода!

Она закрывает глаза и засыпает. «Как ты вырос!» — говорит она Рону. «Ты только сейчас заметила? — хихикает Рон. — Ну ты даешь!»

«Каждые полгода, — думает Хелена, — они будут присылать мне его фотографию. Сначала он будет расти, потом станет взрослым. Мы всегда будем вместе».

* * *

— Мам, — говорит Хелена, — я пойду погуляю?

— Иди, — говорит мама, — но на скалы не лезь. Там обвал вчера был.

Обвал и обвал, пожимает плечами Хелена и решительно сворачивает к заливу. Обвалившийся склон сполз точно между скал, где вход в пещеру. Хелена осторожно спускается к морю и подходит к завалу.

— Рооон! — кричит она. — Рон? — Потом садится на землю и ждет темноты. Рон подходит и садится рядом.

— Ты чего? — спрашивает он удивленно. — Чего ты тут торчишь?

— Я хочу тебя увидеть днем, — отчеканивает Хелена. — И вообще.

— Понимаешь, — говорит Рон, — я умер. Давно. В две тысячи четвертом году.

— Понимаю, — говорит Хелена. — И мне это не нравится.

— Черри-лейн, пятнадцать восемьдесят три, Западный Окленд, — говорит Рон. — Задавили спьяну. На заднем дворе, справа, за мусорными баками.

— Фотографии будут приходить каждый год, — говорит Хелена.

— Но всегда черно-белые, — очень тихо отвечает Рон.

— Я тебя люблю, — всхлипывает Хелена и тыкается Рону губами куда-то в ухо.

* * *

Хелена хлопает дверью, роняет на пол сумку, вынимает из почты листок.

«Вы нас видели?» — спрашивает листок.

Хелена вздыхает. Откладывает листок в сторону. Пьет сок. Снова берет листок. Решившись, набирает номер телефона.

«Рональд Ховерли, — говорит она трубке. — Он умер. Да. Черри-лейн, пятнадцать восемьдесят три, Вест Окленд. На заднем дворе, справа, за мусорными баками».

* * *

«Фотографий больше не будет, — думает Хелена. — Ни цветных, ни черно-белых».

В эту ночь ей ничего не снится.

Юлия Боровинская ПЕПЕЛ

Урна оказалась пластмассовая, неожиданно тяжелая и неуклюжая. Сдать ее в багаж у Веры рука не поднялась, и на полку для ручной клади она ее поставить не решилась, представив, как самолет попадает в какую-нибудь воздушную яму и урна летит вниз, густо припудривая окружающих плотным серым пеплом. Так что пришлось спрятать неудобный груз себе под ноги и четыре часа маяться, виновато хватая мешок на колени всякий раз, когда соседу нужно было протиснуться мимо в туалет.

Почему всем этим должна заниматься именно Вера, было не совсем понятно. С Прикошкииым они расстались три с половиной года назад. Расстались по его инициативе, плохо, нервно, без всяких там «давай останемся друзьями». У самой Веры с тех пор так никого и не было, только несколько коротких, почти случайных эпизодов. Впрочем, и боль ее давно уже ушла, сменившись невнятным облегчением оттого, что дела этого беспокойного человека ее больше не касаются и впредь касаться не будут.

А человеком Прикошкин и впрямь был беспокойным. Казалось, он еще в ранней юности задался целью умереть молодым и неуклонно шел к ее достижению, высокомерно пренебрегая такими легкими и очевидными путями, как пьянство и драки. Зато он гонял на мотоцикле и горном велосипеде, летал на дельта- и парапланах, прыгал со всех «тарзанок», сплавлялся на байдарках по маршрутам повышенной сложности, занимался скоростными горовосхождениями, возвращался синим от кислородного голодания и пьяным от обычного воздуха. Но умер он в родном городе, в двух шагах от дома: на ночном перекрестке его сбил пьяный водитель.

Про завещание Вера прежде никогда не слышала, поэтому очень удивилась, когда мать Прикошкина, неловко переминаясь в коридоре (заходить в комнату и пить чай она решительно отказалась), сообщила, что, оказывается, сын распорядился развеять его прах в горах Тянь-Шаня. Они и были-то в этих горах всего однажды, пять лет назад, точнее, это Прикощкин там был, он сразу же полез на какие-то ледники с найденной через интернет компанией, а Вера неделю сидела в Алма-Ате, дома у своей двоюродной сестры, пила бесконечный чай и покупала на базаре роскошные дешевые фрукты. Не самое плохое из воспоминаний, но при чем здесь прах?! Да и вообще, ехать до Алма-Аты неблизко и недешево, а с работы больше чем на неделю все равно не отпустят.

И тут мать Прикошкина окончательно добила Веру, протянув ей конверт с деньгами на дорогу. «Не подумайте, это не мое. Друзья собрали. Здесь на самолет хватит».