Укрощение строптивой

Телефон мне так и не отдали. Его приносили, когда звонила Маша. Я с ней отказывался разговаривать и брал трубку, только если это был Макс. К нему у меня не было неприязни. Он болтал о том, что происходило в университете, но поделиться с ним сокровенным я не мог: всегда при разговоре присутствовал кто-то из родителей. Как только я отключался, мобильник у меня отбирали и уносили, ноутбук тоже исчез. У меня было стойкое ощущение, что я нахожусь под домашним арестом

Я с ума сходил, все думал, как сообщить Рите, что я не бросил ее, потому что испугался родителей, а заболел. Но время, проведённое в постели, помогло успокоиться, собраться с мыслями и принять несколько сложных решений.

И главное: я понял, что идти на таран родительского упрямства нет смысла. Нужно действовать хитрее и умнее. План новой жизни в голове уже созрел, разложился по полочкам и ждал, когда планировщик оправится настолько, чтобы приступить к реализации задуманного.

Через неделю я чувствовал себя вполне несносно: боль в боку почти прошла, кашель стал легче, только слабость заставляла большую часть дня валяться в постели. Не знаю, может быть, мне кололи снотворное, но я все время спал, даже любимый спортивный канал смотреть не мог: десять минут — и снова в отключке.

Мысли о Рите постоянно бродили в голове. Как она? А вдруг тоже заболела? У нее нет таких возможностей, чтобы организовать лазарет на дому. В промежутке между сном и бодрствованием я сходил с ума от неизвестности, но помощи ждать было не от куда: в мою спальню входили только сиделка и родители.

Наконец, когда чувство тревоги и тоски пересилило мою немощность, я обратился к отцу:

— Пап, я ничего больше не попрошу, но, пожалуйста, съезди, навести Риту. Вдруг она тоже заболела.

— Ты в своем уме? Мать только расслабилась немного.

— Пап, девушка спасла меня. Неужели она не заслуживает награды? Я тебе адрес напишу. Ты только посмотри на нее издалека, если не хочешь общаться. И сфотографируй.

Отец нехотя согласился. Он вернулся к вечеру и, дождавшись, пока мы останемся в комнате одни, прошептал:

— Все в порядке с твоей королевой, не переживай. Она сильнее тебя оказалась. Живет, учится, работает. Грустная только.

— Правда? Грустная? Ох, батя!

Отец оказался настоящим другом: по памяти он написал мини-портрет Риты и на следующий день принес мне этот листок картона, залитый в целлофан. С этой минуты моя любимая всегда лежала меня под подушкой.

***

Сегодня был восьмой день моего заточения. Я умылся и подошел к окну. Утренний легкий морозец припорошил пожухлую траву и остатки листьев, Яркие лучи солнца отражались в серебре, весело играли бликами, и кое-где появились мокрые темные пятна талой воды.

Хотелось выйти в сад нестерпимо, а оттуда вырваться на волю, но я даже боялся об этом заикаться. Цербер в виде сиделки следил за каждым моим шагом. «Ничего, — убеждал я себя, — будет и на моей улице праздник!»

В дверь постучали, я даже не повернулся: кроме родителей и медсестры ко мне не допускали никого.

— Как ты, Антоша?

Арина Ивановна стояла с подносом у стола и улыбалась. Я, обрадованный, кинулся к ней и обнял добрую кухарку.

— Видишь, уже хожу, даже плясать могу, только не разрешают. Показать?

Я пустился вприсядку, но пошатнулся от головокружения и чуть не упал.

— Стой! Оглашенный! Успеешь еще, попляшешь. До свадьбы заживет, — засмеялась Арина Ивановна.

«Надо, чтобы зажило», — подумал я, но вслух спросил другое:

— Дама кто-то есть?

— Да. Охрана и прислуга, — ответила Арина Ивановна и поставила поднос на стол. Иди завтракать. Я с аппетитом сделал несколько глотков кофе. — Ох! Ну, ты и напугал нас! Ты даже в детстве так сильно не болел. Мать чуть не поседела.

— В ее тонированных прядях вряд ли можно заметить седину, — усмехнулся я, откусывая бутерброд с ветчиной. — У-у-у, как вкусно! Надоели эти жидкие каши. Арина Ивановна, а как вы моего Цербера обошли?

— Она на час домой отпросилась. Что-то ей там надо. Вот я и принесла тебе вкусняшек.

Стоп! Дома никого нет! Путь свободен!

Я сорвался с места и осторожно выглянул за дверь — пусто, потом заметался по спальне.

— Скорее, где моя одежда? Арина Ивановна, помоги мне сбежать. И деньги! Дай хозяйственные.

— Ты что? С ума сошел? — всполошилась кухарка и закрыла своим пухлым телом вход. — Только через мой труп! Не пущу! Да и вся охрана тебя караулит. Ты за порог выйти не сможешь, как схватят. Мать строго-настрого наказала.

— А отец где?

Я тяжело опустился на стул, пытаясь успокоиться. Опять чуть дров не наломал. Решил же действовать строго по плану.

— Этюды ушел писать. Они с Анной Анатольевной все время ссорятся из-за тебя. Ох, Антон, отстань ты от этой девчонки!

— Телефон с собой есть?

— Ну, а тебе зачем? — она подозрительно посмотрела на меня и шагнула к двери.

— Арина Ивановна, выручайте. Очень надо!

— Ритке звонить будешь?

— Нет. Я же не знаю ее номера. Вернее, не помню. Максу хочу. Арина Ивановна, миленькая, постой на стреме!

— Выпей сначала лекарство.

Она протянула мне блюдце со знакомыми уже пилюлями. Я проглотил их все разом и протянул руку.