Укрощение

Флюгаре посмотрел на Рикки через голову Хелены и встретился с ним глазами. Необыкновенный мальчик. Он оказался тем хребтом, на котором держалась вся семья в течение нескольких месяцев. Но сейчас, когда он стоял перед Йостой, с бледным лицом и пустыми глазами, то снова казался совсем юным, каким и был. И полицейский понимал, что Рикки навсегда утратил детскую веру в то, что все все-таки образуется и кончится хорошо.

— Мы можем ее увидеть? — спросил юноша не своим голосом. Йоста почувствовал, как Хелена замерла. Высвободившись из его объятий, она вытерла слезы и сопли рукавом куртки и устремила на него умоляющий взгляд.

Флюгаре смотрел в одну точку где-то позади этих двоих. Как сказать матери и брату, что им не надо видеть Викторию? И почему не надо…

* * *

Весь кабинет был завален бумагами. Переписанные записи, клейкие бумажки, статьи, копии фотографий… Все это производило впечатление полного хаоса, однако Эрика любила работать таким образом. Когда она трудилась над очередной книгой, ей хотелось собрать вокруг себя всю информацию, все мысли по поводу дела, которое она описывала.

Впрочем, в этот раз Фальк, кажется, взялась за непосильную задачу. У нее набралось множество материалов и сведений о предыстории преступления Лайлы, но все они происходили из вторичных источников. Насколько хорошими получаются ее книги, насколько ей удается описать дело об убийстве и ответить на все вопросы — все это напрямую зависело от того, удалось ли ей получить сведения из первых рук. До сих пор у писательницы это всегда получалось. Иногда люди, имеющие отношение к делу, соглашались сразу. Некоторые даже слишком охотно шли на контакт, чтобы привлечь к себе внимание СМИ, побыть немного на виду. Но иногда процесс шел не быстро, и женщине приходилось искать подход к главным действующим лицам, объяснять, зачем ей понадобилось ворошить прошлое, почему она хотела рассказать их историю. Однако в конце концов ей всегда все удавалось. До нынешнего момента. С Лайлой дело совершенно застопорилось. Во время свиданий Эрика изо всех сил пыталась убедить ее впервые рассказать о том, что произошло, но все было напрасно. Заключенная охотно беседовала с ней, но только не об этом.

В расстроенных чувствах писательница положила ноги на стол и задумалась. Может быть, позвонить Анне? Та часто подбрасывала ей новые идеи, помогала взглянуть на ситуацию под иным углом зрения. Хотя сейчас младшая сестра не такая, как прежде. В последние годы ей так много довелось пережить — и ее злоключениям, кажется, нет конца. Правда, кое-что из неприятностей она сама вызвала на свою голову, однако Эрика не могла осуждать Анну. Она-то прекрасно понимала, почему все получилось так, а не иначе. Вопрос лишь в том, сможет ли Дан это понять — и простить. В душе Фальк могла признаться самой себе, что сильно в этом сомневается. С Даном она была знакома всю жизнь, в подростковые годы они даже встречались — и она как никто знала, каким он может быть упрямым. Однако упрямство и гордость, его главные качества, в данном случае ударят только по нему самому. И в результате несчастны будут все: Анна, Дан, дети, да и сама Эрика. Ей так хотелось, чтобы сестре выпало хоть немного счастья в жизни — после того кошмара, который она пережила с отцом своих детей Лукасом.

Как несправедливо, что их судьбы сложились так по-разному, подумалось писательнице. У нее самой — прочный и счастливый брак, трое здоровых детей и писательская карьера, идущая на подъем. Анне же жизнь посылает одно испытание за другим, и Эрика понятия не имеет, как ей помочь. Такую роль она всегда исполняла по отношению к сестре: защищала, поддерживала, заботилась о ней… А Анна всегда была бесшабашной и вовсю радовалась жизни. Но теперь все это куда-то подевалось, и осталась только пустая унылая скорлупа. Старшей так не хватало прежней Анны…

«Позвоню ей сегодня вечером», — решила Фальк, после чего достала пачку статей и стала перелистывать их. В доме царила блаженная тишина, и Эрика была счастлива, что ее профессия позволяет ей сидеть и работать дома. У нее никогда не возникало желания иметь сослуживцев и отправляться по утрам в офис. В компании с самой собой ей было вполне комфортно.

А самое нелепое — ей уже хотелось поскорее идти забирать близнецов и Майю из садика. Как это возможно, как вмещаются в родительской душе такие противоречивые чувства? Эти постоянные американские горки со взлетами и падениями выматывали ее. То сжимаешь кулаки в карманах, то в следующую секунду хочется зацеловать малышей. И Эрика знала, что и Патрик испытывает нечто похожее.

Размышления о муже и детях невольно навели ее на мысли о Лайле. Непостижимо! Как можно перейти ту тонкую, но четкую границу допустимого? Разве не вся суть человека — это умение обуздывать свои примитивнейшие инстинкты, поступая правильно, социально приемлемо? Следовать тем законам и правилам человеческого бытия, которые делают возможным существование общества?