Укради меня у судьбы

Самохин устал. Хронический недосып, плохое питание, тотальное одиночество потихоньку делали своё дело: прогрызали дыру в крепости его духа и тела. Он с трудом заставлял себя вставать каждое утро, надевать свежую рубашку и отглаженный домработницей костюм.

Внешний лоск — остатки его самоуважения к себе. Малая дань человеку, коим он был совсем недавно. Он как прокуратор Понтий Пилат, просыпаясь, щупал рукой воздух, невольно ища голову большой и умной собаки, которой у него уже не было.

Он много чего лишился с недавних пор. Исчезла женщина, что вкусно пахла кофе по утрам. Её мягкий смех и свет. Не стало Бима, что нетерпеливо повизгивал, зовя на прогулку. Вместе с ними ушло счастье из этого дома. Солнце словно спряталось за тучу да так и не захотело оттуда выходить.

Все ушли, а он остался. И только работа позволяла держаться на плаву. Работа и осознание, что жизнь даётся раз, и надо прожить её до той черты, что отпущена кем-то свыше.

— Она согласилась принять наследство?

Низкий голос царапал слух своей сорванной глухотой. Рука с сигаретой каждые несколько секунд сбивала пепел в хрустальную тяжёлую пепельницу. Самохин почему-то подумал: если такой ударить по затылку, можно убить. Прикрыл воспалённые глаза. Лучше не думать о таком. Не надо.

— Нет. Отказалась.

— Плохо работаете, Дмитрий Давыдович, из рук вон плохо. Вы не смогли справиться даже с забитой тихой девчонкой, что говорит об уровне вашего профессионализма.

— Я нотариус, а не следак или тайный шпион. В мою задачу входило огласить завещание умершего. Всё остальное меня не касается.

Самохин чувствовал дикую неприязнь к этой прямой спине, непропорционально большой голове. Что высматривал этот человек в окне? Ведь там темно. Разве что его привлекала сама тьма. Такая же непроглядная, как и душа этого… существа. Иногда ему казалось: сам дьявол забрался в эту оболочку, чтобы мучить окружающих своими желаниями и приказами.

— Зачем лукавить и лгать? — возразила спина и затушила окурок, чтобы тут же прикурить следующую сигарету.

Сухой щелчок зажигалки. Сизый дым струйкой в потолок. Самохин ненавидел сигаретный запах, но терпел.

— Вам была поставлена чёткая задача. Вы с ней не справились.

— Об этом ещё рано говорить. Я дал ей время подумать.

Зачем он это сказал? С другой стороны, он всё равно собирался исполнить волю друга. Но да, он плохо старался.

— Я надеюсь, она всё же вселится в этот чёртов дом. И в ваших интересах её уговорить. А как вы этого добьётесь, мне всё равно. Запугаете ли, надавите на жалость, распишете, каким был прекрасным человеком её отец и как любил её. Важен лишь результат. Всё остальное — средства для его достижения. Свободны.

Самохину хотелось сказать, что у него нет интереса. Что ему — наплевать. Но промолчал. Апатия. Безволие. Беспросветная темень в душе. Точно такая же, как за окном, куда смотрит дьявол в человечьей оболочке.

Он развернулся и молча вышел. Бесшумно закрыл за собой дверь. Прилипчивый сигаретный запах, казалось, осел на волосах, коже, застрял в горле. Им провонялся его костюм. Завтра он ни за что не наденет эту одежду. А сегодня — прочь отсюда. Прийти в тихий дом, где больше нет задорного собачьего лая и тёплого смеха со вкусом горячего кофе, встать под прохладный душ и смыть смрадную горечь сегодняшнего дня.

Ива. Её зовут Ива. Тонкая лоза, которую, кажется, так легко сломать. Домашняя девочка, не знавшая жизни и мира людей. Тихая крошка, которую по прихоти судьбы закрутил внезапно возникший водоворот.

Самохин знал: не он, так другой. Поэтому лучше это сделать самому. Так ему будет спокойнее.

Ива

Приход чужака — событие. А в коммуналке — слишком много ушей. Я не хотела ни с кем разговаривать. А разговоры непременно случились бы — здесь ничего не утаишь. Я не уверена, что кто-то не стоял под дверью и не подслушивал.

Как только нотариус ушёл, я решила не изменять первоначальный план — отправилась гулять. Тем более, что была готова.

Зря я надела шаль. На улице душно. Наверное, будет гроза. А может, просто дождь прошелестит, освежит пыльный город, где так много людей. Их гораздо больше, чем деревьев и лавочек. Значительно больше, чем домов, в которых они живут.

Уйти далеко я не успела. Меня поймал Идол.

— Чё хотел этот хмырь в очках? — Жека, как всегда, особым тактом не отличался.

Его не было дома, когда приходил чужак, поэтому очень странным мне показался его интерес к тому, чего он не мог ни видеть, ни слышать. Наверное, на моём лице отразились и колебания, и сомнения. Идол осклабился, показывая по-волчьи крепкие зубы, немного желтоватые на клыках.

— Да ладно, расслабься, принцесса, я видел, как он выходил из квартиры, а ты его провожала. Терпеть не могу хмырей в костюмах. Ничего хорошего от них не жди. Ты где-то задолжала, крошка? Или забыла налоги заплатить?

Я покачала головой. Мне хотелось и не хотелось поделиться тем, что на меня свалилось. Плохо, когда нет ни друзей, ни родных. Моё глубокое одиночество имело как свои преимущества, так и очень большие недостатки.