Ухожу на задание…

— Ох, Вострецов-Вострецов! Слышали, что о вас капитан Орагвелидзе говорит? Он разведроту спасательной командой назвал, а вас — главным спасателем. Если за десяток километров вправо или влево от дороги имеется хоть один человек, которому помощь требуется, наверняка знать будете.

— Это моя обязанность, товарищ подполковник, знать все, что происходит справа и слева от маршрута, впереди и сзади. Вы же сами с меня спросите. Хотя бы для того, чтобы обезопасить капитана Орагвелидзе с его технарями!

— Не обижайся, Василий Васильевич, — сказал Астафуров, стараясь скрыть довольную улыбку, всегда появлявшуюся у него при виде Вострецова. — Не сердись на Орагвелидзе. Все мы сейчас в той или и ной мере спасатели. Гордись, разведчик! А насчет медсестер вот что. Приказывать им в данном случае я не имею никакого морального права, но к просьбе вашей присоединяюсь. Если они согласны, пусть едут.

— Разрешите идти?

— Да ведь по пойдешь— пулей помчишься, — с напускной ворчливостью произнес Астафуров, любуясь ладным, энергичным офицером.

— Так точно, помчусь, — озорно улыбнулся Вострецов.

— Про осторожность не забывайте, — напутствовал его подполковник.

Через несколько минут командир разведроты был уже в конце колонны. Объяснил девушкам, кому требуется помощь «медицинских ханум», предупредил о возможной опасности, передал слова Астафурова: не приказ, дескать, а просьба, думайте сами.

— Думать нечего, — отрезала Павлина Павленко. — Сумку в кабине возьму и — едем. Скорей, Тоня!

— Ну, девочки! — восторженно крутнул головой Вострецов. — Будь я холост, не сходя с места предложение бы сделал! Руку и сердце на всю жизнь!

— Мы вам не девочки, товарищ старший лейтенант, — строго ответила Павлина. — Это во-первых. А во-вторых, сразу двум предложение не делают. Что-то слишком омусульманились вы, товарищ старший лейтенант.

— Три жены — это ж одеть, обуть надо! — засмеялась Антонина.

— Ничего, как-нибудь справлюсь! Не цепляйтесь к словам-то, — отшучивался Вострецов, помогая девушкам забраться в бронетранспортер.

По каменистой проселочной дороге машина неслась грохоча, переваливаясь с борта на борт, разговаривать было почти невозможно. Со слов старшего лейтенанта Павлина поняла только, что раны у женщины совсем не леченные, возможна гангрена. Старалась припомнить все, что могло сейчас пригодиться: и занятия в медицинском училище, и действия врачей на операциях… Конечно, до самостоятельных операций они с Тоней не доросли, а уж помощь-то оказать сумеют.

Обогнув опасные заросли тутовника (из этих зарослей душманы обстреляли кишлак), машина вынеслась к окраинным постройкам и резко затормозила. Девушки оказались в столь необычной обстановке, что поначалу даже растерялись немного. Мгновенно собралась на улице толпа бедно одетых, хмурых людей. Дехкане с удивлением, с недоверием разглядывала русских женщин в странной зеленой одежде. Женщины-сарбазы — такого здесь еще никто не видел! Две женщины среди мужчин — какое бесстыдство!

Суетился муж раненой — молодой, небритый, в рваном халате. Глаза у него были воспаленные и безумные. Он разгонял мальчишек, скрывался в доме, опять выскакивал. Павлина подумала: очень переживает за свою жену.

Пока медсестры готовили для осмотра раненой комнату, пока мыли руки и переодевались в халаты, старший лейтенант Вострецов навел на улице полный порядок. Один бронетранспортер занял позицию за домом, развернувшись в сторону зарослей тутовника. Второй — перед домом. Разведчики в пятнистых рыже-зеленых халатах оцепили двор. Жители не восприняли эти действия как враждебные. Наученные горьким опытом, они знали, что подобные меры безопасности просто необходимы, так как душманы могут появиться в любую минуту, могут открыть огонь, не считаясь с тем, что здесь оказывают помощь раненому человеку. Более того, бойцы местного отряда самообороны, оттеснив жителей, создали внешнее кольцо оцепления, некоторые залегли с оружием среди камней. Сержант Ширинбаев перевел слова старика хозяина дома: пусть ханум не беспокоятся, весь кишлак знает, что отец, муж и брат пострадавшей поклялись убить всякого, кто попытается помешать лечению.

Раненую внесли в комнату. Даже на ощупь — температура у нее была высокая. Лицо воспаленное, с темными провалами глаз. Женщина стонала вымученно, негромко. Павлина решительным жестом приказала мужу удалиться. Одна нервозность от него и никакой пользы. А пожилому, спокойному брату велела остаться. Пусть смотрит, как обрабатывают раны, может, сам потом хоть что-нибудь сделает…

Раны были неопасными, во всяком случае, сами по себе не смертельными. Вероятно, женщина стояла боком к стрелявшему: одна пуля попала в руку над локтевым сгибом, другая пробила грудь ниже соска, а третья скользнула под грудью, распоров кожу. Но как они выглядели, эти раны! Ничего подобного Павлина даже представить себе не могла. Сверху — тряпка. Потом какие-то листья. Все это в сгустках запекшейся крови, в гное. Девушка засомневалась: не поздно ли, не началась ли гангрена? Надо, однако, сделать все возможное.