Ухожу на задание…

Он-то думал, что внешне остался прежним, а оказывается, не совсем так… Только теперь, в зрелом возрасте, накопив большой командирский опыт, обрел Астафуров возможность глубоко анализировать свои взаимоотношения с подчиненными, безошибочно определять причины служебных успехов или неудач. Он всегда был вроде бы неплохим офицером, во всяком случае, начальство ценило его, без задержек выдвигало на повышение. Но какая огромная разница между бывшим командиром взвода лейтенантом Астафуровым и теперешним подполковником Астафуровым! Тогда он был почти ровесником своих подчиненных, без погон ничем не выделялся бы среди них, должен был поддерживать собственный авторитет прежде всего требовательностью к себе, к сержантам и рядовым бойцам. Старался во всем быть первым: от физической подготовки до стрельбы из всех штатных видов оружия. Крепко, может быть даже чрезмерно, доставалось от него мешковатым хлопцам, пришедшим с гражданки. Но ведь это как раз и требовалось, чтобы быстрее стали они настоящими солдатами. И, наверное, не случайно после увольнения многие присылали ему добрые письма, звали в гости.

Поднявшись на ротную ступень, Астафуров чувствовал себя гораздо увереннее, был старшим среди равных, не столько распоряжался, сколько старался помочь новичкам: убеждал, объяснял… Он всегда, и согласно уставу, и по велению души, заботливо относился к своим подчиненным, тут его совесть чиста. И все же до определенной поры заботы имели некий официальный оттенок. Иннокентий Афанасьевич понял это, когда последний раз ездил в отпуск. Так получилось, что служил он в разных округах, и разных гарнизонах, а жена училась, потом работала все в одном и том же городе. Только в гости наведывались друг к другу: за год месяца два-три были вместе. Сын, воспитывавшийся не столько матерью, сколько бабушкой, не привык к отцу, дядей называл, пока был маленький. И вообще изнеженным рос в женском обществе.

Однако жена Астафурова была умницей, он не имел оснований ни в чем упрекнуть ее. Во всяком случае, поводов для упреков она не давала. А вот с единственным наследником как быть? Встретил его сын на вокзале, Иннокентий Афанасьевич чуть не ахнул: настолько подрос, возмужал парень. Уже и усики пробиваются. Этакий плечистый увалень, ростом с отца. И собственные убеждения у него, которые с юношеской горячностью готов отстаивать перед любым авторитетом. С удивлением и тревогой подумал Астафуров, что через год-другой сын наденет солдатскую шинель и многое в его становлении, и его дальнейшей судьбе будет зависеть от того, к каким офицерам, к каким воспитателям он попадет.

Совсем иначе стал смотреть теперь на солдат и сержантов подполковник Астафуров, видя в них не только подчиненных, не только военнослужащих, но и просто молодых людей с разными характерами, угадывая в каждом из них черты, свойственные собственному сыну. Плохо это или хорошо, но он все больше превращался из сурового начальника в заботливого отца. Думал, со стороны это не заметно, а вот Орагвелидзе узрел, в точку попал.

Они ведь действительно были очень молоды, эти юноши. Шутки у них подчас мальчишеские. Обходя перед новым заданием строй, вглядываясь в лица, удивляясь разнообразию внешности и характеров, Астафуров невольно думал: неужели эти вот белобрысые, веселые и озорные мальчишки, только что оторвавшиеся от мирной жизни, согодня отправятся вместе с ним в трудный рейс, на заминированные дороги, под пули душманов? Каждый раз, желая уберечь от нравственной перегрузки тех, кто слаб, кто не уверен в себе, Астафуров говорил: «Если не можешь или не хочешь идти в рейс, оставайся здесь. Есть робота в парке, в казарме… Три шага вперед, шагом марш!»

И сколько было у него рейсов, столько раз отдавал он эту команду — ни один из парней не вышел из строя! Даже самые вроде бы зеленые с виду новички. Один из таких плакал потом от пережитого потрясения, когда пули бандитов попали в кабину машины, ровной строчкой прошили автоцистерну. Худенький такой, узкоплечий парнишка забивал пустыми патронными гильзами пробоины в цистерне. Слезы текли по его щекам, но ведь работал, сам подручными средствами производил ремонт… А теперь он сержант, правая рука командира взвода, теперь ему цены нет, как и многим другим парням, получившим закалку здесь, в ограниченном контингенте войск. И конечно, прав бывалый прапорщик Бакланов, оценивший шутку, не запретивший солдатам изобразить на походной кухне, почти во весь бок, знак качества. То ли отмечая заслуги повара, то ли в назидание: давай, мол, харч повкусней да побольше… Астафуров улыбнулся своим мыслям. А капитан Орагвелидзе обиделся:

— Понимаешь, я тебе рассказываю, как у отца хурма померзла, а ты смеешься! Скажи, что в этом смешного?

— Ну, извини, слышу я про хурму. Знак качеств вспомнил.

— А-а, — недовольно поморщился Орагвелидзе. — Меняется у тебя характер, Афанасьевич. Прямо скажу, на глазах меняется.

— В лучшую или худшую сторону?

— Тут, понимаешь, есть разные аспекты. С какой стороны смотреть…