Уилки Коллинз

На самом деле есть основания считать, что Уилки был сладострастен или, по крайней мере, что его сексуальные аппетиты пробудились весьма рано. «Думаю, вид сзади на прекрасно сформированное женское тело — наилучший, — писал он и в возрасте шестидесяти трех лет, — и бедра составляют самую драгоценную часть этого вида». Он с наслаждением описывает женских персонажей; так, у одной из его героинь фигура «стройная, но уже хорошо развившаяся в своей стройности, в изящной гибкости». Когда американский фотограф Сарони прислал ему подборку обнаженной женской натуры, Коллинз внимательно изучал снимки и особенно восхищался «Венерой», вступающей в купальню, эту фотографию он вставил в рамку и поместил у себя на рабочем столе. В романе «Антонина» богатый римлянин Ветранио просит работорговца прислать ему самых красивых женщин империи, чтобы они предстали перед ним «во всех оттенках цвета кожи, во всем своеобразии форм». Нетрудно усмотреть в этом пристрастия самого автора и его склонность к вожделению.

Он признавался Сарони, что его идеал — Венера Каллипига, статуя, которую он мог увидеть в Национальном музее Неаполя на следующем этапе итальянского вояжа. Вид на нее сзади представляет весьма объемные ягодицы, и Коллинз говорил фотографу: «Моя жизнь прошла в поисках живой женщины, подобной ей, — и мне так и не удалось преуспеть в этом». Можно полагать, что он всегда пребывал в стремлении к идеальному образу. Вероятно, поэтому в его сочинениях женщины редко описаны с такой же подробностью, как мужчины, он скорее идеализирует женщин, чем изображает их, в то время как мужчин он описывает с поразительной точностью деталей. Не исключено, что именно увлечение женщинами, их телесностью побуждало его к сдержанности и лаконизму описаний.

В начале мая семья Коллинз выехала из Рима в Неаполь. В течение трех недель Уильям Коллинзделал зарисовки залива и береговых пейзажей, рыбаков и их лодок, он также нашел для себя свежий материал в «огромной армии нищих обоего пола, которые ели, пили и спали прямо на улицах». Он уже наметил обширные проекты и строил планы, когда семья заметила «странного вида желтые паланкины с зашторенными окнами», которые следовали по улицам, их пассажиры были поражены холерой. Нависла угроза оказаться в карантине.

Так что Коллинзы поспешили перебраться в Сорренто, по другую сторону залива. Этот город должен был стать идеальным убежищем, но жара южноитальянского лета оказала на англичан слишком сильное влияние. В своем дневнике миссис Коллинз признается, что «совершенно раздавлена», а затем отмечает: «Уилли целый день ужасно докучлив. Отец вынужден был наказать его за обедом. В этом климате мы все становимся невыносимыми». В какой-то момент Уилки запер мать на крыше, неясно — было это случайностью или намеренным жестом, своего рода демонстрацией протеста. Старший Коллинз заболел ревматизмом и воспалением глаз, на те же симптомы будет со временем жаловаться и его сын. Камфора и касторка не облегчили страданий, и местные доктора рекомендовали пациенту серные бани Искьи.

В итоге семья подняла паруса и отправилась на этот островок. Там Уильям Коллинз успешно восстанавливал силы, но настроение его старшего сына заметно испортилось. «Уилли снова в опале». Когда они вернулись в Неаполь после окончания эпидемии, младший мальчик, Чарльз, сломал руку. Стало ясно, что итальянское приключение подходит к завершению. В начале февраля они покинули Неаполь и вернулись в Рим. Оттуда неспешно двинулись домой через Венецию, Болонью, Парму, Верону и Падую. Финальный этап путешествия привел их из Роны в Кёльн и Роттердам. Они оказались в Лондоне 15 августа 1838 года, после двух лет странствий.

Нет сомнений, что молодой Уилки Коллинз сильно изменился благодаря этому опыту. Его спонтанное практическое образование оказалось успешным, и, как большинство юношей своего круга, он провел много времени в обществе, совершенно не похожем на средний класс Англии. Он научился читать по-французски и свободно болтать по-итальянски. Вероятно, ему повезло приобрести первый сексуальный опыт. Он чувствовал себя обновленным, совсем другим человеком.

И вот после этого блестящего опыта он снова вынужден был томиться в компании лондонских школьников. По возвращении семья обосновалась в знакомом ему районе Риджентс-парк, в доме 20 по Авеню-роуд, и вскоре Уилки отправили в школу-пансион в северной части Хайбери. Академия Генри Коула выходила фасадом на Хайбери-филдс. Это не была частная школа высокого уровня, но все же считалась вполне солидным и относительно недорогим учебным заведением — пребывание там Уилки обходилось всего в девяносто фунтов в год. Директор школы, преподобный Коул, одновременно служил священником в капелле Провидения в районе Айлингтон.