— Нина Яковлевна! Я всегда изумлялся вашему уму, вашему доброму, истинно христианскому сердцу. Я католик, но я христианин… И стоит вам сказать слово, — я буду православным.
— Спасибо, — вновь протянула Нина, и печаль в ее взоре явно полиняла. Она теперь прислушивалась к вкрадчивому голосу Парчевского и сердцем и умом. — Вы, кажется, очень религиозны?
— О, без сомнения! — с пафосом воскликнул атеист Парчевский и с великим ликованием сразу ощутил под ногами твердь для дальнейшей атаки Нининого сердца.
— Я весь в матушку. Она была русская, — соврал он, — и фанатически религиозна. Я и теперь часто молюсь по ночам, вспоминаю свою святую мать и плачу…
— Какой вы милый! — в христианском сочувствии к нему сказала Нина, и сразу ей стало тепло возле него. — Как жаль, что… — и она не докончила, она хотела пожалеть, что ее близкий друг Протасов не такой. Она мечтательно откинулась в кресле, и горящие глаза ее устремились через потухший самовар, чрез вазы с фруктами куда-то вдаль.
Инженера Парчевского забила лихорадка. Он мельком взглянул на стенные английские часы, — они приготовились бить десять, — и решил, что время наступило. Наденька, наверное, уже успела закончить поручение, и Протасов вот-вот может появиться здесь. Итак, смелей! Минута промедления может все сгубить.
— Нина Яковлевна! — Парчевский поднялся во весь рост и сцепил ладони рук своих в замок.
Нина дрогнула духом и быстро повернулась в его сторону.
— Я должен, я должен открыть вам имя той, которая для меня дороже жизни.
Тонкие брови Нины взлетели вверх, рот полуоткрылся. Парчевский отступил полшага назад и безоглядно бросился, как в омут, к ногам Нины.
— Нина! Это — вы!
Нина вскочила и, сверкая испуганным взглядом, с мольбой всплеснула руками в сторону серебряной иконы богоматери.
— Презирайте меня, плюйте на меня! Я тут же покончу с собой у ваших ног. Но я люблю вас!
— Безумец! — вскричала Нина, собираясь бежать из комнаты. — Как вы осмелились мне, замужней женщине.
— Простите великодушно, простите! — заламывая, как провинциальный трагик руки, полз за нею на коленях Парчевский и рыдающим голосом воскликнул:
— Но вы — вдова!..
— Вдова?! — Нервы Нины на мгновенье сомлели, но она тут же рассмеялась каким-то особым злорадно-тихим смехом. — Да-да… В некотором роде — да, вдова. Но это все-таки еще не дает вам права…
Она оборвала и вздрогнула: под самым ухом ее задребезжал телефон (в их доме почти в каждой комнате по аппарату).
Парчевский быстро поднялся, отряхнул платком колени, расправил складки брюк и — замер.
Разговор по телефону:
— Нина Яковлевна? Добрый вечер.
— Добрый вечер. Протасов, вы?
— Я. Скажите, вы ничего не получали из Петербурга?
— Нет.
— Хм… Странно, очень странно…
— А именно?..
— Я имею известие, которое мне кажется совершенно невероятным…
— Приятное, нет?
— Н-н-н… не совсем… Разрешите мне пригласить в ваш дом Парчевского и самому явиться к вам…
— Владислав Викентьич у меня…
— Ах, так вы знаете? Ну, как?
— Ничего не знаю…
— Странно, странно…
— Андрей Андреич, голубчик? Вы меня пугаете, — с надрывом задышала в трубку Нина.
— Что-нибудь с мужем?
— Да.
Протасов немедленно приказал заложить лошадь.
Меж тем только Нина оторвалась от телефона, инженер Парчевский почтительно подал ей газету, сказав:
— Вы, как христианка, обязаны принять это известие мужественно. Судьбы всевышнего бога над нами. Езус Христус да поможет вам! — И он ткнул перстом в заметку.
Похолодевшая Нина, все забыв, села и скользнула взором по прыгающим строчкам:
ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО СИБИРСКОГО КОММЕРСАНТА П. П. ГРОМОВА
Вчера в начале одиннадцатого вечера, на легковом извозчике № 27800 был доставлен в Мариинскую гостиницу со слабыми признаками жизни временно проживающий в гостинице сибирский богач П. П. Громов. Пока переносили его в номер, пострадавший умер. С ним в лучшем номере гостиницы проживали: его родственник сибирский купец Я. Н. Куприянов и служащий Громова Иннокентий Филатыч, старик, привезший Громова на извозчике. Этот старик, забывший от сильного душевного потрясения свою фамилию, рассказал нам следующее… и т. д.
Заметка заканчивалась так:
Тут, несомненно, налицо уголовное преступление. Вся столичная полиция поставлена на ноги. К открытию гнезда бандитов приняты энергичнейшие меры.