Читаем Угрюм-река полностью

— Чем занимались?

— Ведомости вот эти самые просматривал. Часов пять подряд.

— Ага, понятно. Закон контраста. Об этом законе еще Аристотель говорил. Если я буду пучить глаза не пять часов, а только пять минут на белую бумагу, а потом переведу взгляд на изразцы, на потолок, — обязательно черное увижу. Закон контраста. Ерунда.

— Значит, коньячку хлопнуть можно? Стаканчик… — опять сглотнул слюну Прохор.

— Нет, нельзя. — Психиатр внимательно перечитывал на ведомостях резолюции Прохора Петровича. Его взгляд споткнулся, как на зарубке, на подчеркнутой синим карандашом фамилии «Юрий Клоунов». Он спросил:

— Ну, а, скажем, клоуна вы не видели сегодня?

Прохор ткнул в психиатра пальцем и, радостно захохотав, крикнул:

— Видел! Ей-богу, видел!.. Голубого… Да ведь я с ним знаком. От Чинизелли. Мы с ним в прошлом году в Питере у Палкина кутнули. Но как же вы… — Психиатр в упор, не улыбаясь, смотрел ему в глаза. Прохор смутился. Робко спросил:

— Откуда вы знаете про клоуна?

— Очень просто… Закон ассоциации. Негативчики. А вот — Синильга? Что это за птица?

— Да просто так… Чепуха, — опять смутился Прохор и почему-то взглянул под стол.

— В юности еще… Шаманка. Гроб ее встретил.

— Так-с, так-с. Негативчики, позитивчики, — Какие негативчики?

Психиатр, глядя ему в глаза своими серыми глазами, поводил возле его носа вправо-влево пальцем и строго сказал:

— Никаких иллюзий, никаких иллюзий. Это я — врач. Да, да! Перед вами врач, а не черт, а не дьявол, не Синильга. Возьмите себя в руки. Ну-с!

Прохор сдвинул брови. Оба смотрели друг другу в глаза, пытались запугать один другого. У Прохора задрожал язык, и левое веко чуть закрылось.

— Я никого не боюсь. — Прохор крутнул усы и вновь заглянул под стол. — Но слушайте, Адольф Генрихович!.. — И глаза Прохора забегали с предмета на предмет.

— Меня крайне удивляет подобный метод исследования сумасшедшего. Простите, вы не коновал?

— Дорогой Прохор Петрович, — взял его за руку психиатр. — Какой же вы к черту сумасшедший? Вы ж совершенно нормально рассуждаете. Вы гениальнейший человек.

Прохор вырвал свою руку из руки психиатра, встал, распрямился, подбоченился:

— Очень жаль, доктор, что вы не были на моем юбилее. Очень жаль… — И важно сел.

— Ну, а зачем вы к пустынникам ходили?

— Да по глупости, — завилял глазами Прохор. — Хотел… Да я и сам не знаю, чего хотел. Тяжело было. С женой как-то все, с рабочими. С финансами у меня плоховато. От меня скрывают, но я вижу сам… Ну, а что ж все-таки означают эти ваши негативчики?

— Вы в естественных науках что-нибудь маракуете?

— Да, кое-что читал, — с запинкой ответил Прохор.

— Ну вот-с, — затянулся психиатр папироской и уселся поудобнее. — Центральная нервная система, в том числе и, главным образом, серое корковое вещество головного мозга, содержит миллиард двести миллионов нервных клеток и пять миллиардов нервных волокон. Вот вам деятельные элементы, если хотите — негативы. В них отпечатки впечатлений, библиотека памяти. Понимаете меня?

— Конечно, понимаю. И очень внимательно слушаю вас.

— Великолепно. Весьма рад. — Психиатр сделал себе в книжечке отметку. — Они, эти отпечатки, эти негативчики, молчат до тех пор, пока связанный с ним психический процесс не поднялся выше порога сознания. Тогда начинается оживление памяти, разные Анфисы, Синильги. Вообще — мир ложных представлений. Это я приблизительно говорю, в грубой форме, для наглядности. Что же касается…

— А вот гнев, злоба?.. — неожиданно перебил Прохор Петрович, и меж сдвинутых его бровей врубилась продольная складка. — Вдруг ни с того ни с сего…

— Понимаю. Вдруг ни с того ни с сего разъяритесь? У меня есть прекрасное лекарство…

— Голубчик! Пропишите.

— Просчитайте до десяти в минуту гнева — и ваш гнев пройдет. Важно перебить настроение.

Вдруг Прохор вскрикнул: «Ай, и отдернул ногу. Психиатр засмеялся, сказал:

— Благодарю вас. Ничего не видите?

— Ничего, — и Прохор, поджимая отдавленную ногу, заглянул под стол. — Очень больно вы на мозоль наступили мне. Чтоб вас черт побрал!..

— Великолепно, — потирая руки, сказал психиатр. — Я наступил вам на мозоль, и вы только и всего, что вскрикнули. А сумасшедший обязательно увидал бы змею, которая ужалила его. Вы — здоровы.

— Ха-ха, — рассмеялся Прохор. — Вы меня смаху ударите по зубам и опять скажете: я — здоров.

— Ну, нет, — засмеялся и психиатр. — К таким грубым методам исследования пусть прибегают пьяницы в кабаках. А вот с мозолью запомните: ежели увидите голубого клоуна или чертика с хвостом, топните каблуком себе в мозоль, и клоун пропадет.

— Да?! — обрадовался Прохор. — Спасибо. Обязательно…

— Попробуйте, попробуйте. А теперь разуйте правую ногу. Разуйтесь, доктор, и вы. И я разуюсь.

Все трое сидели босоногие. Запахло вонючим сыром.

— А ну-ка вы первый, — психиатр крепко схватил ногу доктора повыше пятки и стал щекотать подошву.

Ипполит Ипполитыч закричал, задрыгал ногой, болезненно захохотал и в хохоте едва не упал со стула.

— Воля слабая, — сказал психиатр. — А ну — мне, — и вытянул ногу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза