Угол атаки

Мне повезло – меня на третьи сутки,
Почти что как в кино, отбил десант.
Потом хирург, большой любитель шутки,
Спросил – ну как, мол, там, на небесах?
Я лишь мычал, наркозом оглушенный,
Но с той поры, хоть столько лет прошло,
Мне снится запах операционной
В сопровожденьи непечатных слов.
Да я-то ладно, мне Господь отмерил
За тех парней, что к звездам вознеслись,
Обидно вот, что те, кому я верил
От нас так суетливо отреклись…
Но навсегда со мной, как запах хлеба,
Тот сон, в котором, всем смертям назло,
Мой самолет в тропическое небо
Вонзается серебряной стрелой…

И, чуть помедлив, певец закончил:

Си-и-иние
Небеса над Росси-и-ею,
Облака в белом инее
И закаты в росе-е-е!
Горько-о-о нам:
В царстве неба жестоко-ого
Тридцать пять было соколов,
Уцелело лишь семь…[57]

Утих последний аккорд, и мужик, сняв замызганную кепку, пошел по проходу между сидений.

– С-сукин сын! – с восхищением пробормотал старик, торопливо нашаривая в карманах мелочь. Две или три разнокалиберные монетки там все-таки нашлось. Отыскалось несколько монет и у парней.

– Ты откуда эту песню знаешь? – поинтересовался старик, когда певец подошел к ним.

– Напели как-то, – пожал плечами парень. – А я запомнил…

– Хорошая песня… – сказал старик, опуская рубли в кепку. – Спасибо, сынок.

– Не за что, отец. С наступающим! – певец пошел дальше. Звякали монеты, шелестели мелкие купюры, которые ему щедро накидали в кепку остальные пассажиры.

– Простите… вы летчик? – спросил парень в очках. – Летали во Вьетнаме?

– Да, летал, – кивнул старик. – Я был инструктором. Вьетнамцев на «МиГ-21» учил летать.

– А с «Фантомами» встречались? – спросил второй.

– Было пару раз.

– А сбивать удавалось? – уточнил парень в очках.

– Один раз видели, как он потом упал. Этого вот засчитали. А другой раз американец ушел.

– Здорово! – парни переглянулись.

Потом тот, что был в черной куртке, спросил:

– А награды у вас есть за эту войну?

– Есть. Орден потом дали, – ответил старик. – А вы сами, я гляжу, в авиации понимаете. На кого учитесь?

– Я на авиатехника, – сказал парень, – а он – на психолога.

– Понятно, – усмехнулся старик. – А я думал, вы оба – авиаторы.

– Да не, – поправил очки второй. – Я скорее любитель. Просто нравятся самолеты.

– Понимаю. У меня с этого же начиналось, – улыбнулся старик. – Правда, в мои годы попроще было стать летчиком, но у вас еще все впереди.

– Я думаю, со временем получится и у меня, – ответил юноша.

Всю дорогу они разговаривали о том о сем, изредка переключаясь на тему вьетнамской войны и авиации. Потом, когда голос машиниста возвестил с потолка, что поезд прибыл на конечную станцию, выяснилось, что им в разные стороны: парни направлялись в авиационный музей, а старик – в гости к своему сослуживцу. Тепло попрощавшись, они разошлись.

Старик добрел до нужного ему дома и позвонил в дверь. Почти сразу ему открыл дверь улыбающийся сослуживец. Тоже седой как лунь, но все такой же крепкий.

– Володя!

– Миша!

Они обнялись. В коридор выскочил внук Маргелова, застыл, глядя на стариков.

– А это мой меньший внук, Дима зовут! – гордо сказал Володя. – Пять лет позавчера исполнилось.

– Деда, а, деда! – тут же заныл Дима. – Ты в музей обещал!

Маргелов хотел было приструнить внука, но Хваленский опередил его:

– Давай в музей сходим, в самом-то деле! Успеем еще в квартире посидеть…

Димка с радостным воплем метнулся за одеждой.

Вскоре все трое шагали в сторону музея. Димка, явно недовольный тем, что деды идут не так быстро, как ему хотелось бы, то и дело поторапливал их, потом уносился вперед и снова возвращался, чтобы крикнуть: «Деда, ну быстрее, ну чуточку, ну пожалуйста!» – и снова убежать.

– А я вот так и не женился, – тяжело вздохнул Хваленский, глядя на пацаненка. – Старый пень… теперь один как перст… Жалею.

– Своя прелесть в этом была, – кряхтя, ответил Маргелов. Его последнее время беспокоила спина. – Зато ты с летной работы только в сорок четыре ушел… А меня уже в тридцать пять на землю перевели.

– Это точно…