Не стану перечислять, из чего складывалась сама программа этого последнего, четвертого, дня, — все, в общем-то, то же самое, что было и в предыдущие трое суток. Ничего нового, о чем бы стоило рассказать. И в то же время для меня самого все по-прежнему оставалось — будто и не прошло после старта трех с лишним суток! — новым, захватывающим, исполненным острого, неиссякаемого интереса.
Что программа! Программу, ту программу, которую составили на Земле для этого полета, я завершил. Но сколько еще осталось незавершенного, недоделанного, даже еще неначатого и незадуманного?! Вселенная неисчерпаема, и ее освоение — дело, конечно, не одного поколения.
Я всматривался сквозь иллюминатор в угольно-черные, бескрайние пространства космоса, в бесконечную, не имеющую ни числа, ни границ россыпь разбросанных там миров и думал о тех поколениях человечества, которые неизбежно проложат к ним свои космические трассы будущего, подступы к которым сегодня прокладываются через такие вот, вроде моей, орбиты. Я думал о том, какими они будут, эти грядущие поколения…
В последнее время, видимо по примеру Запада, у нас тоже стало как бы модным обсуждать на все лады так называемую проблему "отцов и детей», противопоставляя последних первым в привычках, в образе жизни и мышления, в переоценке ценностей и идеалов. Не знаю, существует ли на самом деле такая проблема. Думаю, что вряд ли. На мой взгляд, было бы куда более правильным говорить не о надуманном, зачастую просто высосанном из пальца противопоставлении поколений, а об их реально существующей преемственности.
Конечно, если сравнивать современную молодежь с тем, как выглядело, чем жило и о чем мечтало в свое время поколение, к которому принадлежу я, разницу — и притом значительную! — разглядеть нетрудно. Но что это доказывает и о чем, в сущности, говорит? Лишь о том, что страна за эти годы прошла огромный исторический путь, изменив не только материальный, но и в определенной мере духовный облик людей. Жизнь стала богаче, просторней; небывало раздались вширь и возможности человека. Разумеется, изменились вместе с этим и какие-то привычки, произошли неизбежные сдвиги в образе жизни, возникли новые моральные ценности, обогатилось мышление, прибавилось и примеров для подражания, и целей, ожидающих своего осуществления. Но, во-первых, изменения эти коснулись не только «детей», но и в той же мере «отцов». Больше того, именно дела и свершения старшего поколения сделали мир таким, каков он сегодня есть. А во-вторых, общественно-социальные идеалы и моральные принципы нашего общества остались все теми же, прежними, постоянно обогащаясь и накапливая вес с течением времени.
Мое поколение, молодежь тридцатых-сороковых годов, жило в несравнимо более суровых, трудных условиях. Многое из того, что сегодня дается легко, чуть ли не само идет в руки, в те времена было или вообще недоступно, или заперто за семью замками. Завидовать здесь, бесспорно, нечему, а вот задуматься есть о чем.
Нас, живущих тогда зачастую в фабричных и заводских общежитиях, с одним легким чемоданом под койкой, ничто не привязывало к насиженному месту. Нам, как говорится, нечего было терять. Да и не было, в сущности, тогда этих насиженных-то мест. Жили как бойцы в походе: менялась линия фронта — снимались, чтобы оказаться в гуще событий, и мы. Жили раскованно, подвижно, ртутно, всегда готовые откликнуться на любой призыв страны, отправиться туда, где трудно, где нужны люди.
Сегодняшняя молодежь живет в совершенно иных условиях. Вместо общежитий — благоустроенные квартиры; вместо чемодана под койкой — порой чуть ли не аукционное обилие нажитых родителями вещей. Иной и захотел бы поехать, скажем, на какую-нибудь стройку по путевке комсомола или так, как говорится, просто по зову сердца, да жаль расставаться с хорошо налаженной жизнью, с домашним уютом, с привычными развлечениями и удовольствиями. Но «жаль» не всегда то слово; подчас требуется куда более жесткий эпитет — в тех случаях, например, когда собственное «я» бесцеремонно противопоставляется интересам общества: с какой, дескать, стати забираться куда-то к черту на кулички, мне и здесь неплохо!