Углём и атомом

– Дойдет… – проговорил завороженным голосом Алексеев – предупредил: – Затопит котельные, вода дойдет до котлов… может рвануть.

Чертов смотрел на дифферентометр:

– Достаточно! Реверс.

Но корабль и судно разобрались меж собой сами – корма бронепалубника ушла под воду, «отпуская». И ледокол сполз, закачавшись полудрейфом, отходя, отдаляясь от места трагедии.

«Пик», избавившись от нагрузки, вдруг взбрыкнул последним «вздохом», подвсплыв многострадальным «задом» и уж затем кормой вперед продольно начал безнадежное скольжение в воду.

Агония на удивление длилась недолго, с полчаса. Пожар целиком охватил шкафут, высокий бак тонущего, не давая толком рассмотреть – лишь звуки, хлюпы, взрывы, крики, пока палубу окончательно не залило океаном, а остатки воздуха вырывались из различных отверстий, выбрасывая клокочущие фонтаны. Фигурки людей метались среди этой катастрофы, прыгая в воду, цепляясь за что попало.

И вот уж только торчком мачты, бурлит водоворотами, пузырится, комками-пятнами, головами-точками, мотает что-то по поверхности. Вскоре и это ушло с глаз, оставив спасательные круги, фрагменты деревянной обшивки, выживших и еще что-то не желавшее тонуть.

Где самым примечательным выделялся неведомо как оторвавшийся, расправившийся на волнах флаг Страны восходящего солнца.

* * *

По горизонту темнело, намекало, наливалось дождем… с севера, с востока, на юге и даже на ожидающем заката западе. Барометр падал, мелкодисперсная, незаметная человеческому восприятию влага уже давно гуляла в воздухе, тяжеля, прибивая дым все еще поддымливающей «Лены».

Когда, наконец, развеялось, пароход оказался совсем рядом, слегка скособоченный, перепачканный сажей, и только Андреевский флаг на кормовом флагштоке отчаянно плескался, стряхивая с себя котельную гарь.

– Враль Берлинский, – заметил кто-то из офицеров, – крен у него не больше десяти градусов.

Подано это было с нарочитой непринужденностью, кою, было бы у кого желание, легко удалось бы заметить. Да только до чужих ли рефлексий?

Учитывая, что хроноаборигены, те так будто «кирпичом по башке» – находились в состоянии основательного эйфорического… хм (!), и слово-то лучше русско-могучего тут и не вставишь! Если уж корректно, впору будет сказать «эйфорического озвездинения!»

Да! Именно так!

Навал, наезд, когда гора ледокола оседлала, пусть малый, но все же боевой крейсер придавив, смяв, словно корыто-тазик.

Невиданная скорострельная пальба с рук, из ручного оружия. Метание с плеча ракет, которые несли разрушения почище пятидюймовок… об оружии бы поговорить отдельно, но вот представилось внимательно и долго лицезреть летающую машину!

Не накоротке неожиданно (появилось чудо и исчезло в небе).

Не в дыму – не пойми что.

А вот так – поедом поедать-глазеть. Замерев приоткрытыми ртами, восторгаясь, крестясь.

С мостика… кто и биноклем подсуетился.

С палубы… с застрявшим в глотке окриком-приказом «стройси!» – жандармам и гвардейцам, сжимающим еще горячие «мосинки».

Так что смотрели не столько на воду, где разбросал свои останки крейсер, сколько прилипли взглядами к «здоровенному насекомому» – вертолет совершал странные (уж на чей взгляд) эволюции в воздухе, похожие именно на загадочные, непонятные для человеческого разума метания стрекозы. На самом деле было очевидно, что Шабанов просто кружит над местом потопления, осматривая, наверняка теша любопытство.

«Однозначно и рисуясь немного», – ни снисходительности, ни осуждения – данность… Чертов, без какого-либо эмоционального выражения, ровным с хрипотцой голосом выпростал:

– Шабанову возвращаться.

И все ж добавил раздумьями, недовольно водя головой, разминая шею:

– Лишь горючку палит.

А в голове отпускало:

«Не пойму – покачивает что ли это “Ямал” на океанских волнах, или тебя, Андрей Анатолич, чуть водит от хруста шейного остеохондроза? Или потряхивает нервически после всего? А? А ведь когда орудия на корме “британца” огонь открыли, признайся – сдрейфил слегка. За себя или за судно, аппаратуру… попади снарядом прямо в мостик? Сука-страх защемил где-то в районе живота, сползая, проваливаясь вниз, ухнув!.. А туда ему и дорога – в пятки гаду. Пик адреналинного возбуждения миновал. Отпустило. Почти. И “Пик” опустило. На дно. Сколько там глубины? Метров сто, больше…»

Распоряжения уже отданы, как на автомате, пока перематывал в голове все чрезвычайное:

– Водолазов, боцкоманду…

– Осмотреть места повреждений. От тарана, навала, от попаданий снарядов…

– Есть ли потери среди личного состава?

«Надо ж, – удивился, – не “экипажа”, а по-военному – “личного состава”. Эк тебя пробрало – завоевался… довоевался».

– Смертельно…

– Что? – Не расслышал кэпа штурман.

– Ничего, – мотнул головой. Смертельно хотелось… даже не водки – водяры. Стаканяку.

И без команд с мостика дело уже делалось – все, что необходимо, обязательно.

Тренькал ежеминутно внутрисудовой телефон.

Звенели, басили и… тоже хрипели голоса вахтенных, старпома – докладами, соображениями, комментариями.

Примчался посыльный, следом и сам боцман.