Угличское дело

— Не буду. — топнул ногой царевич. — Я хочу, а значит так тому и быть.

Ответом была сильная пощечина. На глазах у мальчика закипели колючие слезы, но он не позволил себе расплакаться. Напротив, царевич выхватил из-за пояса нож со светлым треугольным клинком.

— Не смеешь! Ты! Зарублю!

Царица рассмеялась. Легко обезоружила сына и выбросила его из комнаты.

— Степан! — закричала она. — К лекарю царевича.

Степан сзади подхватил царевича и поволок его по коридору. Царица захлопнула дверь.

— Знакомая злоба. — услышала царица и в испуге отшатнулась. — Ты? Как?

— В Волохову переоделся. — Пех подошел к царице, и она сама обняла его, прижалась крепко-крепко.

— Степан твой, дежке наказал морковку в кухню отнести, а дежка подумал. «Дай, по дороге к царице забегу. Столько не виделись» Что ты, любушка?

— Устала. Одним тобой держусь.

— А сын?

— Сам видел. А что дальше будет? Иногда думаю…

— Что?

— Ничего. Правитель послал?

— Он. Проведать, чего тут Нагие чудят.

— Он не знает?

— Если бы знал, такое устроил бы.

— Столько лет милуемся, и не знает?

— Да и пусть… Может скоро совсем вместе будем.

— Как?… Не обманывай. Все бы бросила и за тобой ушла.

— Расскажу, расскажу, милушка. Дай срок.

* * *

Золотую палату сладили в московском дворце всего пару лет назад, но слава о ней разошлась далеко, шагнула в сопредельные страны и предальние Кабарду и Персию. Светлая, просторная, с высоким пещерным сводом и окнами из стекольной разноцветной мозаики. Ее расписывали свои русские мастера. Никогда не бывали они в Константинополе, не видели той первой Золотой палаты, где жены императоров ромейских принимали послов и вершили государственные дела наравне со своими мужьями, а в иное время и со всем без них. Хотели повторить былое величие, но, как и положено, настоящим неофитам-самозванцам перестарались на всю ивановскую. Кого только не было на румяных ярких стенах. Журавли с тигриными хвостами, африканские (они же рязанские) цапли с головами драконов. Квадратные деревянные колонны были оплетены зелено-золотыми стеблями мифических растений и цветами из лепестков похожих на распущенные петушиные хвосты. В глубине вокруг золотого кресла были начертаны сцены из жизни византийской императрицы Ирины. У ромеев, изображенных на стенах были совиные глаза и преострые греческие (как их понимали в Городце на Волге) носы. Уберегся пока от этого безбашенного византийства один единый потолок, но уже были подведены дощатые леса. На самом верху лежали на спинах русоголовые мужики потные от удовольствия и заботы. Они малевали никогда не ведомый им мир, а значит известный до самой последней черточки. Сейчас они домалевывали яростную голову сатанинского змея, искусившего праматерь Еву. И таким ужасным выходил этот библейский зверь, что царица Ирина коротко вскрикнула.

— Страшный какой.

— Нелепый. — ответила Мария Годунова.

Она и Ирина наблюдали за работой мастеров через решетчатые узкие окна.

— Зачем же страхолюдина такая?

— Приказ правителя.

— Неужели и до этого брату есть дело?

— До всего, что царскую власть укрепляет.

— Серьезно? — рассмеялась царица. — Малеванный змей на потолке, боярыня.

— И малеваный змей… и лекарь волошанский из ляшского посольства. Борис его за 70 рублев купил. Пол Костромы не жалеючи.

В слуховой комнате Мария взяла с многоугольного коротконого столика кубок с вином. Здесь было можно, никто не увидит. Мария попробовала вино и зажмурилась от удовольствия.

— Сладкое. Хочешь, царица?

— За этим звала? — спросила Ирина.

— Что ты, царица? … И за этим тоже, но не только.

Марина смотрела на родной округлый подбородок, но все остальное… Мария не любила сноху, но подбородок… Она начала кропотливо втолковывать, то о чем сговорились с Борисом.

— Лекарь знает свое дело. Турский салтан… Мало что у него тумен жен, а наследника не было Баб-Ага сготовил зелье.

— Кто?

— Говорю же Баб Ага. Лекарь.

— Нет, сестрица… Сколько уже их было… Прелесть все это. Ведовство и волхование. Молитвой и покаянием действовать надо.

— 15 лет как действуете.

Царица Ирина гладила пальцами высокий чистый лоб. Ласкала потаенную мысль.

— Думаю иногда… Пусть со мной также поступят. Как князь Василий с Соломонией Сабуровой. В монастырь горемыку бездетную, а сам на Глинской женился.

— И что получилось?

Мария подлила вина в кубок.

— Царь Иван Васильевич получился… Или ты не видишь божий промысел?

— Вижу. — поспешила согласиться Мария и наконец решилась. Протолкнула вперед то, что давно сказать хотелось. Не прямо, но чтобы понять, было достаточно.

— Если бы не Овчина-Оболенский стольник может и не осилил бы князь великий Василий.

— Мария! Что говоришь такое? Страшно!

— Страшно? Не то страшно. Не страшно говорить, страшно не делать.

Мария выстрелила.

— Надо помочь государю, если истинно его любишь, царица. Сама видишь, по какой тонкой досочке все ходим. Едва-едва вчера от страшного убереглись, а что может получится завтра?

— Нет… И слушать не хочу… Догадываюсь чего вы с братцем хотите.