Угасающее солнце: Кутат

— Мы не можем, — подтвердил Ньюн. Дункан собрал все силы и стал подниматься. Ньюн собрал сумку и тоже встал, протягивая ему руку. Дункан игнорировал помощь.

— Путь долгий, — сказал он. — Если можешь, брось меня и иди вперед. Я пойду следом.

Ньюн ничего не сказал. Он поднял вуаль, так как ветер немного ослабел. Видны были звезды на небе — первые звезды за несколько дней. Они двинулись в путь и через некоторое время Дункан спросил:

— Далеко идти?

— Хотелось бы мне это самому знать, — ответил Ньюн. Теперь они шли по песчаной равнине. Изредка перед ними возникали песчаные фонтаны. Это буроверы стремились уйти с их пути, предупрежденные дусами.

— Буря, сов-кела… Я очень тревожусь, я знаю, что они не остались там, где были. Они не могли остаться.

— Палатки…

— У них нет палаток. Дункан глубоко вздохнул и подумал о детях, о стариках. Он нарисовал в мозгу изображение Мелеин для дусов. И получил обратно что-то непонятное. Непонятное, ждущее их впереди и страшное, что было уже позади.

— Я ощущаю что-то опасное, — сказал Ньюн. — Нужно было бы вернуться обратно в бурю, но уже поздно, нам не успеть. Я еще никогда не испытывал такого ощущения, сов-кела.

— Здесь бродят дикие дусы, — сказал Дункан и сразу вспомнил то, что ему пришлось пережить. Он вздрогнул, споткнулся. Где-то вдали раздался протяжный вой.

— Мелеин, — пытался внушить дусам Дункан. Но дусы шли рядом с ними и Ньюну, и Дункану не оставалось ничего другого, кроме как идти за ними.

7

Луиз появился в дверях лаборатории «Флауэра». Он прислонился к дверному косяку. Лицо его было крайне встревожено.

— Еще челноки, — сказал он. — Два. Они летают парами.

— Донесение почти готово, — Боаз быстро запечатала бумагу в конверт, сунула в маленький переносной сейф и закрыла замок на коде. Все эти предосторожности были ей противны. За пятьдесят лет своей жизни она научилась презирать военных. Большая ее часть пришлась на войны — сорок три года шла война с мри. И вся ее деятельность, как ученого, была так или иначе связана с войной. В последнее время, на «Флауэре», она занималась расшифровкой записей мри — и эти записи привели их сюда, привели к уничтожению городов мри, смерти детей. И сознание своей причастности к этому причиняло ей большие душевные муки. Она сделала мри больше вреда своим пером, чем все оружие «Сабера», чем все военные корабли людей. Но у нее, в общем-то, не было выбора — это была ее работа.

Когда-то у нее были иллюзии, она верила в свободу научной деятельности, в возможность получать знания ради знаний. Она верила в то, что ее научное положение сделает ее независимой от тех, кто делал политику, она верила в то, что сможет сказать: «нет».

Она передала сейф в руки Луиза и взглянула на другого человека, вошедшего в лабораторию: Эверсон, Сим Эверсон, лысоватый мужчина, походка у которого такая, что, казалось, он вот-вот развалится. Боаз протянула ему руку. Три года Эверсон работал на «Флауэре» — с самого начала миссии на Кесрите — и теперь он был старейшим членом экипажа научного корабля. Он считал свою работу настолько важной, что не представлял себя без нее; он работал, чтобы увеличить количество знаний людей. В основном, он специализировался на регульцах. Он работал медленно, методично, и буквально наслаждался, копаясь в залежах информации, которые накопились у этих долгожителей вселенной. После смерти Алдина он принял его лабораторию, унаследовал все его записи и материалы, и еще более углубился в работу по систематизации и составлению картотек. Вряд ли Эверсон считал, что его работа может в какой-то мере заинтересовать военных. Он был так далек от всего мирского, что никакие моральные страдания не касались его. И только сейчас он почувствовал что-то — ведь его отрывали от работы и он был слегка встревожен.

— Сим, сейчас необходима осторожность, — сказала Боаз. — Происходит что-то непонятное. Темные глаза посмотрели на нее. Эверсон не привык смотреть на людей. Он всегда смотрел вниз. Сейчас он пожал сутулыми плечами.

— Что я могу сделать? Все записи находятся в страшном беспорядке. Я уже говорил об этом. Мне понадобится не меньше недели, прежде, чем я разберу их и смогу отвечать на вопросы.

— Сим, я сейчас говорю о регульцах. Происходит что-то непонятное. Лоб Эверсона прорезали морщины. Несмотря на свой возраст, он соображал быстро. Луиз сложил руки на груди и прислонился к стене. У него в последнее время болели ноги.

«Он уже стар, — подумала Боаз. — Стар, как и Эверсон. Мы все уже стары. Никто из нас уже не сможет вернуться к людям. Мне около шестидесяти, Луизу — семьдесят пять, Коху — не менее семидесяти… А некоторые из нас уже умерли — например, Алдин…»

— Кох хочет побыстрее получить информацию о регульцах. Боаз права: с нашими союзниками происходит что-то непонятное. Эверсон медленно моргнул:

— Метаморфоза?.. Мы считали, что на это требуется много времени.

— Может, повлияло то, что условия потребовали быстрой метаморфозы?

— Возможно. — Эверсон нахмурился, не глядя ни на кого конкретно. Он смотрел куда-то вдаль, как бы следуя за своими мыслями.