Угарит

Царевич был ошарашен не меньше Веньки, похоже, но все же решил взять ситуацию под контроль, как и полагалось августейшему отпрыску, или как это у них называется:

– Почему ты напал на меня, чужеземец?

– А нечего чужих жен уводить!

– Никто не сказал мне, что она твоя жена…

Венька молчал и глядел на меня.

– Ну, я сказала… но не сразу… только что… – залепетала я. Вот как у них легко так получается, что сразу ты же и выходишь виноватой?

– И я собрался отослать ее к тебе, – продолжил Соломон, – ибо негоже чужой жене говорить с незнакомым мужчиной. Но тебя не было, чужеземец. Ты оставил ее. Кто же в этом виноват?

– Никто! – зарычал Венька, и добавил уже матом, по-русски. Царевич не понял.

– Дело ли тебе до чужих жен? – перевел он на древнюю мову, – Следил бы ты лучше за престолом своего отца!

– Твое какое дело? – голос Соломона тоже наливался гневом, и я начинала опасаться крови всерьез…

– Мальчики…

– Мальчик – это вот этот вот царевич, – злобно бросил Венька, – его брат сегодня стал царем, при живом отце, а он с девочкой за ручки держится. А девочка так орет ни с того ни с сего, что я даже подножки не заметил! Вот он меня и повалил… дурак!

– Как ты смеешь! – лезвие кинжала уже царапало Венькину шею, а я прикидывала, что можно тут сделать… ничего, кажется, только говорить – а что говорить, я и не знала.

– Шломо… пожалуйста, не надо… это я виновата, я, а не он… Не трогай Веньку…

Это мне показалось, или рука царевича слегка дрогнула, отведя смертоносную сталь на вершок в сторону от Венькиного горла? В любом случае, даже самая крошечная пауза была нам на руку, и Венька не замедлил ей воспользоваться.

– Так вот, царский сын, – холодно продолжил Венька, – твой брат Адония сегодня принес жертвы у источника Эйн-Рогель. С ним были царевичи и вожди войска, и все они кричали: «Воцарился Адония!» Я был там, но не кричал. Я думал, ты станешь царем после отца своего Давида. А ты вон оно что…

– Что, правда? – опешил Соломон, и в самом деле как-то совсем по-детски.

– А то! – задиристо ответил Венька. Ну точно, мальчишки они и есть мальчишки…

– Нож убери, пожалуйста – очень вежливо попросила я.

Нож был убран. Соломон отпустил Веньку и грустно присел рядом со мной.

– И что теперь? – спросил он.

– А вот не знаю! – всё еще петушился Венька, поднимаясь с земли, – и вообще, с ножом нечестно! И орать, когда подножка!

– Кинжал для защиты, – грустно ответил Соломон, – я знаю, что есть во дворце люди, которые хотели бы моей смерти. И отец нынче болен…

– Ну так пойди к нему! – не выдержала я, – поговори с отцом!

– Как я могу! – ужаснулся тот, – Отец мой не волен ли оставить свой престол, кому пожелает? Если он решил дать его сыну своему Адонии – кто я такой, чтобы спорить с ним, да продлит Господь его дни!

– Да знает ли он? – настаивала я.

– Если даже не знает, – покачал головой тот, – не мне говорить ему об этом. Не мне ждать, когда отойдет он к праотцам. Как огорчу я его непослушанием в дни горестной болезни? Адония так Адония.

– Да нет же! – всё не мог успокоиться Венька, – ты что, Библию не читал… ах, да. Не читал.

– Чего не читал? – не понял тот.

– Ну, неважно. В общем, именно тебе быть царем, и точка. Я знаю. Так пророки прорекли.

– Да, мне тоже так говорили, – согласился он, – и Натан, и… и мама…

Ну вот, маму вспомнил! Тоже мне младенец… а что значат мамы в этом мире, если ничего не значат жены?

– А кто твоя мама? – спросила я.

– Царица Бат-Шева.

– Ну, – фыркнула я, – если царский сын тут боится царю слово сказать, то царицу, наверное, и на порог к нему не пускают.

– А вот тут ты не права, – отозвался он, – мама бы могла…

– Как? Ты не можешь, а она…

– Она может. Ты мало знаешь наши обычаи, Йульяту. Ты думаешь, если женщина сидит дома и не выходит воевать, то она не правит в этом доме? Глава не покоится ли на шее? Ты думаешь, что господин мой царь забыл любовь юности своей? Забыл обещания, которые давал матери? Матери, а не мне.

– Так значит… – Веньку осенила новая идея, – ступай к матери!

– Бат-Шева, это же Вирсавия по-нашему, любимая жена Давида!» – это он пояснил уже мне.

– Что ты, – покачала головой Соломон, – она тоже теперь больна и не выходит с женской половины, а мне туда хода нет. А когда она исцелится, царство Адонии упрочится, и не о чем будет просить царя. Да и не станет она говорить одна, если никто из мужей не поддержит ее.

– Я поддержу! – тут же воскликнул Венька, всё тем же сдавленным шепотом.

– Из наших мужей, – ответил Соломон, – которые при дворе царя. Что у Бат-Шевы общего с тобой?

– Тогда пророк Натан! Пошли за ним не медля.

– Завтра он придет и сам, – ответил Соломон, – но послезавтра уже может быть поздно. Кто бы теперь же сообщил моей матери?

– Как это кто? – изумленно спросила я, – Вы что, меня вообще за человека не считаете?

– А ты разве знаешь мою мать? Ты вхожа на женскую половину? – в свою очередь удивился Соломон.

– Если это она заправляет всем вашим курятником, то знаю, – энергично подтвердила я, – и даже научила их всех кое-каким нашим художествам.