Угарит

– Подожди… так что, у нас может быть разное будущее? Ты можешь быть из другого вероятностного мира?

– Вполне, – подтвердил он.

Я задумался… Да не то слово! Я просто впал в ступор. То есть вот рядом со мной едет вариант моего собственного будущего? Притом один из многих? У нас общее прошлое, а дальше, дальше всё зависит от наблюдателя?

Я стал расспрашивать Ахиэзера о его мировой истории вплоть до нашего с Юлькой года, и выходило, что она у нас действительно общая. В чем-то различались оценки, например, обе Мировых войны XX века он привык называть «Второй Тридцатилетней войной» или «Еврогражданской», как еще в школе в курсе европейской истории выучил, ну и что с того? У нас первую из них тоже называли то «Второй Отечественной», то «Великой» с большой буквы, то «империалистической» с маленькой, то, наконец, «Первой Мировой». А длились обе мировых войны с перерывом вместе как раз тридцать один год, и состав сторон не сильно менялся, так что, глядя из далекого будущего, как раз и выходило что-то единое, состоящее из двух таймов и перерыва между ними.

Размышления об историософии… или хронотехнологии… или нелинейной истории, как называл это Ахиэзер, настолько захватили меня, что я и не заметил, как мы подъехали к Хамату, небольшому городку на берегу Галилейского озера, где нам и предстояло заночевать.

– Ну а технически, технически-то как это получается у вас? – спросил я, наконец, – вы можете сами пробивать эти туннели во времени?

– Очень сложная, не до конца отработанная технология, – вздохнул он, – связана с риском. Мой дайв – лишь шестнадцать по счету… от первых пятнадцать три были фэйлами. То есть без всплытия. Двадцать процентов.

– Но как, как это работает?!

– Веня, ты мог бы объяснить своему далекому предку, как работает… ну, не знаю… у вас там уже были дигитал-плейеры?

– Были…

– Ты и сам не очень понимаешь технологию на уровне инженеринга, верно? Закачиваешь файл, включаешь, слушаешь. Так и тут. Я точно скажу только одно: очень, очень много энергии. Это тебе не старенькая адронная установка, тут расход совсем другой… Часто не получится. Существует квота. Вероятно, мне придется всплывать самому, и потом выяснять, можно ли вытащить вас. И на рескью опять погружаться. И это связано с риском. Никто не знает, где теперь те трое.

– И мы можем вынырнуть не по той линии? – переспросил я.

– Всё может быть, – пожал он плечами, слезая со своего ослика и резко меняя тему, – надо насыпать им ячменя, ишаки устали.

Он ласково потрепал ослика по морде, и мне стало понятно, что надеяться на чудеса будущих технологий и на избавление из будущего нам с Юлькой стоит куда меньше, чем вот этому вот ослу – на сытный ужин.

Вокруг нашего каравана уже собирался неширокий круг местных жителей. У самой морды моего смирного ослика встали двое детей лет семи-восьми. Я было подумал, что они хотят погладить и покормить длинноухого – но кто в нашем мире станет гладить троллейбус, удивляться вагону метро? Так и они не обратили на мой транспорт никакого внимания.

– Мир тебе, – вежливо поздоровался со мной мальчишка, а девочка скромно потупила глаза.

– И вам мир, – улыбнулся я.

– Ты идешь очень издалека? – спросил мальчик.

– Очень.

– Очень-очень?

– Ну да.

Девочка несмело подняла глазки и спросила:

– А драконы правда водятся в великом море? Или только так говорят?

– Я не видел, – усмехнулся я.

– Ты идешь из очень-очень далека и не видел ни одного дракона? – разочарованно переспросил мальчик, – ну может быть, какое-нибудь другое чудище?

– Я видел только людей, – ответил я, – хотя некоторые из них были похожи на чудищ.

– Да ну! – восхитились дети, – а сколько у них было ног? А голов? Рога были? Если есть рога или крылья – значит, это божество или демон. Это рассудительно пояснял сестренке мальчик, а она только отмахивалась от него, мол, сама знаю.

– А вот смотрите, что у меня есть, – ответил я.

Не знаю даже, каким чудом завалялась у меня эта обертка от шоколадки, как не отобрали ее мои кратковременные рабовладельцы, как сам не обронил ее во всех этих погонях, побоищах и заплывах… но факт остается фактом: кусок бумаги с изображением Бабаевской фабрики и куском надписи был со мной. Последний кусочек из двадцать первого века… Даже не целая обертка, а обрывок, и давно уже без шоколада внутри.

Дети ахнули. Чудо чудное, диво дивное! Золотой дворец и волшебные письмена, таинственные заклинания из мира крылатых людей и морских чудовищ…

– В этом дворце живет царь Тира, да? – переспросила девочка, затаив дыхание.

– Вот и не Тира! – перебил ее мальчик, – в этом дворце живет царь Давид в Евусе! Он был ужасно горд, что знал такие вещи.

– И его охраняют драконы! – подхватила девочка.

– И с ним там беседует Господь Небес, Бог Давида! – продолжил мальчик.

– Ага, спускается прямо в этот дворец на облаке!

– На крылатых керувах и огнедышащих серафах!

– И кто увидит Его, непременно умрет!

– Уххх тыы!