Удовольствие Дона Хуана

-Ну... пожалуй, что так.

-Так вот. Влюбленные - идиоты. Это, впрочем, азбучная истина, но я имею в виду несколько иной ее аспект. Они идиоты, потому что не понимают того, что понял я. Самое лучшее, самое изысканное, самое утонченное удовольствие дона Хуана... то, из-за которого я столь часто менял женщин и никогда не возвращался к прежним, хотя, возможно, многие были бы непрочь... это именно разрыв!

-Хотите сказать, что вам доставляло наслаждение бросать соблазненных вами женщин и тешиться их страданиями?

-Нет-нет! - рассмеялся он. -Все не так примитивно. Вам хочется представлять дона Хуана бессердечным чудовищем, но это не так. На самом деле я любил этих женщин. Любил каждую из них, и пользовался взаимностью. И чем сильнее была любовь - тем острее было наслажденье, когда я сам, по своей воле, разрушал ее. Разрушал сознательно, обдуманно, ни в коем случае не мгновенно - но с каждым шагом, с каждым словом вколачивая гвозди в ее гроб, упиваясь необратимостью своих действий. Да, именно так - оставляй я хоть один шанс на примирение из тысячи, все не имело бы смысла. Финал наступал поразному... иногда бурные сцены, пару раз на меня даже бросались с кинжалом, иногда - светлая, тихая печаль, иногда - ледяная гордость... Бывало, что я и сам плакал, когда писал последнее письмо, исполненное гнева и презрения - но тем острее было наслаждение, лежащее уже за той гранью, где боль и упоение переходят друг в друга... Отчасти это сродни чувству, какое испытываешь, стоя на краю пропасти и желая прыгнуть вниз - но тут оно еще сильнее. Чувство полета, чувство падения... Романтики, утверждающие, что любовь сильнее смерти, в чем-то правы - в том смысле, что разрушать любовь приятнее, чем жизнь. Я не раз дрался на дуэлях и могу сравнивать.

-Подождите, вы хотите сказать, что вам нравилось именно уничтожать любовь? Или же вы находили наслаждение в том, чтобы страдать лично?

-Нет. Не то и не другое. Карьера мученика меня никогда не привлекала, я же говорю, что был плохим христианином...

-Не кощунствуйте, - строго прервал его я, - смешивать святых мучеников с искателями греховных услад...

-Да полноте, неужто ваш бог так слаб, что не может постоять за себя сам и нуждается в вашей защите? - ответил этот нечестивец, и тут же за окном сверкнула очередная молния и загрохотал гром. Однако даже столь явное знамение не смутило его, и он продолжал: - Я никому не позволил бы - и не позволял - причинить мне страдание. Мне не раз бросали вызов соперники, и я ни разу не отступил. Я сражался и побеждал. С другой стороны, хотя я неоднократно разрушал чужую любовь, завоевывая женщину для себя, мне это тоже не доставляло особого наслаждения. Не хочу сказать, что мне это было вовсе неприятно, но - то была лишь мелкая тактическая победа, необходимый шаг к главной цели. Главное же наслаждение заключалось в том, чтобы самому, по собственной воле и без всякого принуждения со стороны людей или обстоятельств, разрушить собственную любовь. Разрушить до того, как она пойдет на спад естественным путем - ибо, разумеется, вечная любовь бывает только в глупых стихах, которых я, впрочем, сочинил немало - оружие не менее действенное, чем шпага...

-Так вы боялись этого будущего спада и спешили упредить его?

-Нет, нет; если бы вечная любовь и была возможна, я бы поступил с ней так же, пожалуй, даже еще с бОльшим удовольствием... Чем более сильным и подлинным было чувство, тем лучше. Иногда оно вспыхивало само, без усилий с моей стороны; иногда мне приходилось долго и кропотливо его выстраивать - даже не знаю, в каком случае удовольствие от последующего разрушения было лучше. Пожалуй даже, что во втором.

-Я не вполне понимаю, что двигало вами... - признался я.

-Что, дон Хуан оказался не столь примитивным существом, как вы полагали? - в очередной раз усмехнулся он.

-Скорее, более извращенным, - не сдержался я, но тут же, сменив тон на более мягкий, напомнил ему, что его мятущаяся душа еще может обрести спасение и покой; но он вновь не пожелал меня выслушать.

-Что ж, я помогу вам поискать объяснение, которое вас удовлетворит, - прервал он мои попытки. - Почему бы не считать мой modus operandi высшим проявлением свободы? Любовь есть высшая форма рабства - рабство желанное; следовательно, сознательное разрушение этих цепей есть деяние, достойное истинных титанов духа...

-Усмирение порочной страсти - задача вполне посильная и не титаническая, что бы там ни говорилось в упомянутых вами глупых стихах, - ответил я. - В вас говорит гордыня. Если вы и впрямь жаждали духовных подвигов, то искали их не на той стезе.

-Я не жаждал подвигов. Подвигов жаждут те, кто хотят что-то доказать себе или другим.

-Но разве вы не стремились доказать себе, что свободны?

-Нет. Я просто наслаждался свободой. Разве птица кому-то доказывает, что умеет летать? И разве она не спускается на землю, прежде чем вновь подняться в небо?

-И вы хотите сказать, что наслаждение свободой острее после добровольного рабства?