Удивительные истории про собак, котов и даже хомяков

Там мама устало села на лавочку и с невесёлым лицом погрузилась в размышления. Я подошёл к одноэтажному дому и заглянул в окно. Я уже знал, по фотографиям с сайта, что именно там живёт семья, которая занимается разведением мопсов. Окно открылось, выглянула тёмноволосая женщина.

– Мы только посмотреть, – тихо объяснил я.

– Ничего-ничего. – Она бросила на маму быстрый взгляд и понимающе кивнула. – Так многие приходят. Ты на какого хотел посмотреть?

– На чёрного.

– Ну, это уж как получится. – Она загадочно улыбнулась. – Сейчас выведу всех. Пусть-ка они на вас посмотрят.

Распахнулась дверь и… во двор выкатились мопсы. Девять бежевых и два чёрных. Один тащил в зубах вяленое копыто.

– Щеночки! – воскликнула мама и всплеснула руками.

Я и все щеночки одновременно бросились к ней. Мопсята толкались вокруг наших ног, как маленькие овечки. Они обнюхали нас и вернулись к игре. Тем более что копыто теперь оказалось свободно: чёрный мопсик бросил его по дороге, чтобы первым добежать до скамейки.

Хвостики-баранки мелькали в кустах, пушистые лапки что-то раскапывали и закапывали, плоские носы сопели… Я решил, что, если мы не возьмём мопсика, я брошу школу и попрошусь работать в питомник.

– Витя, – спросила вдруг мама, – а почему он не играет с остальными?

Чёрный мопсик-рекордсмен сидел под лавкой у маминых ног и погавкивал на всех, кто пытался к нам приблизиться.

– Он, может быть, нездоров? – Мама заглянула вниз и потрогала мопсику нос. Нос фыркнул и ткнулся маме в ладонь.

– Может быть, он просто – ваш? – улыбнулась хозяйка и посмотрела на меня: – Всё-таки чёрный…

Я больше не мог вести себя, как взрослый. Я встал на колени и пополз под лавку. Мопсёнок подскочил, облизал моё лицо и поставил лапы мне на плечи. Мне так хотелось его обнять, но… Я боялся. Боялся, что мы оба потом не выдержим расставания.

Я оглянулся на площадку. Чёрный мопсик – второй, не наш – резво закапывал копыто.

– Я принесу тебе другое, – прошептал я своему мопсику. – Я тебе двадцать копыт принесу. Ты всё равно будешь считаться моим.

– Как… – мама перевела взгляд со щенка на заводчицу, – его зовут?

– Витя, – ответила заводчица.

У мамы глаза на лоб полезли:

– Откуда вы знаете?!

Хозяйка пожала плечами:

– Да вы сами посмотрите, он своего не упустит. Виктор, конечно! Победитель.

Мопсик заливисто тявкнул.

– Ах, – сказала мама и засмеялась.

Я-то сразу понял, что нас с мопсиком одинаково зовут. Это был знак. Хороший знак, а не такой, где пёс хозяина в грязь уронил. Хотя, честно признаюсь, с мопсиком я бы хоть в грязь, хоть в лужу! На радостях мы затрясли ушами, как папа учил. То есть мопсик сам по себе затряс, а я – по-папиному.

– Он же маленький совсем, – объяснила хозяйка. – Здесь никто ещё к имени не привык. Мы их даём, потому что по документам так положено. Витторио Максимус Юджин Бикфордов Шнур. А мама у него знаете кто? Иветта Эрика Люлю Фишка Франтишка.

– А папа? – спросили мы хором.

– А папа – чемпион Аргентины. Набуко Малабро Жемчужный Жоржик Васильевич.

Мама даже со скамейки привстала из уважения.

– А это ничего, – смутилась она, – что потомок таких именитых родителей будет на коврике спать? И… как же всё-таки к нему обращаться?

– Как хотите, – успокоила хозяйка. – Официальные имена только для выставок нужны. А для дома придумайте сами.

– Спартак! – выпалил я, пока мама не предложила какого-нибудь Дусю или Няшу.

Я не стал объяснять, что футбольный клуб здесь ни при чём. Это имя я взял из энциклопедии о Древнем Риме. Римский гладиатор, возглавивший восстание рабов… Мне казалось, этот мопс настолько великолепен, что наверняка станет каким-нибудь предводителем.

– Пасенька, – проговорила мама. – Ну… хорошо.

И я – наконец-то – обнял своего мопсика! Он вылизал мне ухо, а я, кажется, немножко поплакал. А чтобы никто не заметил – я об Пасину голову вытерся.

Папу мы встретили с работы все втроём. Мы с мамой встали парадно, а Пасик у наших ног сел и таращился гордо.

– Это… щенок? – уточнил папа. – Наш?!

Мама протянула ему документы, где было написано, что Витторио Максимус Юджин Бикфордов Шнур отныне и навсегда принадлежит Алексею Калинину. То есть папе моему.

Папа замычал и бросился маму обнимать. А мы с мопсюшей бегали вокруг них, лаяли и трясли ушами. И мама смотрела так, что я понял: она никогда, никогда не пожалеет, что сумела нас всех порадовать.