Кое-как Вера ее выманила, пригладила, и кошка осмелела. Замурчала, затопталась, села на тапок, прижалась к ноге. Мелкая, костлявая, одной рукой можно подхватить. Уши – огромные. Глазищи – зеленые. Нос – черный, шелковым сердечком.
Красивая кошка будет.
– …мягонькое постелите… Але… Але! – донеслось из трубки.
Вера опомнилась и закивала.
– Конечно-конечно, Антонина Павловна, вы не беспокойтесь, пожалуйста! Все у нас будет хорошо.
Но Антонина Павловна не унималась:
– Вот я со старшим своим, Васькой…
Дурь прижималась к ней – доверчивая, глупая.
Чем больше Вера смотрела на блюдца с водой и кормом, тем больше ей почему-то хотелось плакать. Пластиковую миску она отмывала долго: приклеили же ярлычок на донышко! Клей никак не хотел отходить, и Вера плюнула. Вынула десертные тарелочки и поставила кошке.
– …вы уж меня простите, я вас совсем заговорила, наверное… – донеслось из трубки.
Вера оживилась.
– Да ну что вы, Антонина Павловна! Все хорошо. Спасибо вам за советы! Спокойной ночи, Антонина Павловна!
Ответа она не дождалась – просто разъединилась.
Вера подумала, что уж теперь воцарится тишина, но Дурь громко мурчала. Вера почесала ее мизинцем, и кошка ткнулась лбом в ладонь.
Хотелось плакать.
С лотком не вышло: пустила Дурь в комнату, а та пролезла за шкаф и с видимым удовольствием опорожнила кишечник. Оттирала полупереваренное «мяско» и «яичко всмятку» Вера в молчании. Противно не было. Вера просто отчистила плинтус, выкинула салфетки и посадила Дурь в душевую кабину. Постелила туда свою меховую кофту, поставила миску и лоток с «Вечерним Петербургом». «Панорамы» у нее не водилось.
Закрыла котенка в душе – нигде не застрянет, ничего не испачкает – и вдруг разрыдалась.
Зачем это все?..
Маме Вера не звонила уже месяца два. Подумала, что уж теперь-то – самое время. Может, возьмет кошечку?.. Но потом вспомнила, что у мамы аллергия, и звонить передумала.
Зато вот Антонина Павловна теперь звонила регулярно. Интересовалась, как «девочка», и говорила долго, с удовольствием.
– Вот, значит, первую кошку-то я свою…
Вера почти не слушала.
Дурь скреблась в ванной. По ночам пищала, будила в четыре часа, и Вера лежала, рассматривая потолок. Вставала, раздвигала створки душевой кабины, и Дурь рвалась наружу. Тыкалась в ладони, топталась, заглядывала в глаза.
Вера брала ее на руки и ничего не чувствовала. Ходила по квартире, чесала Дурь за ушком, надеялась, что еще чуть-чуть, и оно придет. Это понятное, сладкое чувство. Когда смотришь – и хочется не плакать, а улыбаться.
Но Веру улыбаться не тянуло.
С лотком Дурь так и не определилась. Вера стирала подстилки безропотно. Отрешенно убирала очередную тряпку, споласкивала душ, стелила новую. Неприятности с туалетом Веру почему-то совершенно не волновали.
Куда хуже было другое: она никак не могла полюбить свою кошку.
Одиночество было такое жгучее, такое беспросветное, что казалось – чего уж проще, с котиком-то все наладится. Приходишь с работы – а он рвется в двери: корми, скорее корми! Бархатная шкурка, встроенный моторчик. Генератор любви!
Но Дурь отчего-то любить никак не получалось.
За неделю на объявление никто не откликнулся. Сфотографировала Вера как следует: на зеркалку, со светом. На снимке Дурь получилась отменно, но «ласковую кошку-красотку» почему-то никто не хотел.
Снова зазвонил телефон: Антонина Павловна. Вера не подошла.
Она выпустила Дурь в комнату и вяло возила перед ней веревочкой. Играть кошка почему-то не хотела: мышей боялась, лазерную указку не поняла, а вот теперь и с ниткой ничего не выходило.
Вера смотрела долго, пристально, и внутри опять закипели слезы.
Раньше она хотя бы не плакала. Ее одиночество было унылым, беспросветным, но Вера с ним почти сжилась. Рыдать ее не тянуло – она же серьезная, умная женщина. Два красных диплома как-никак. Списки дел на всю неделю. Ежедневник. Опаздывать не умеет, разве что на две минуты.
А тут – кошка.
Вера схватила Дурь под ребра, рванула с ней в коридор, выкрутила замок, распахнула дверь и вытолкнула на площадку. Захлопнула дверь, выдохнула – и вдруг рассмеялась.
Свободна! Неужели свободна?..
Да с чего она решила, что ей вообще кто-то нужен?..
Вечером позвонили.
– Котенка еще отдаете? Заехал бы через полчасика, как вам?
Вера выскочила на площадку, едва повесив трубку. Где она? Куда запропастилась? Ну не могла она убежать: на улице холодно – не сунется. Трубопровод окружали кадки с растениями, которые выселили новые соседи напротив, и Вера обшарила каждую.
Ничего.
Бросилась по лестнице вниз, позабыв, что не заперла за собой дверь. Прямо в тапках, в заляпанной домашней футболке.
Еще этаж и еще.
Заглядывала в каждый угол.
Добежала до первого этажа, бросилась к подвалу. Дверь заперта: значит, сюда забиться не могла.
Запиликал весело домофон, выскочила на крыльцо. С черного неба сыпались снежинки, блестели в свете фонаря. Подул ветер, глаза заслезились. Обхватила себя руками – холодно!
Никого.